114 
Наши тоже были все в смокингах, "бабочках" и держались так, словно всю свою жизнь с младенческого возраста только смокинги и носили. А уж приемов и презентаций за их широкими плечами было не счесть!
Узнать некоторых из них можно было только лишь или по неважному английскому языку или по отменному русскому.
Вот когда мне вдруг стало все интересно, а внутри громко зазвенел тот самый тревожный колокольчик, который начал во мне тихо позвякивать сразу же, как только я узнал о приеме НАШИХ.
Мы попытались было отпроситься у Ларри Брауна побродить вдвоем среди русских и попросили его разыскать того самого Конгрессмена, который когдато заканчивал Гарвардский университет вместе с Фридрихом фон Тифенбахом, а потом, спустя сорок лет, по просьбе Фридриха разыскал в Нью-Йорке Шуру Плоткина и сообщил ему о моем приплытии в Америку.
На что Ларри сказал, что Конгрессмен уже найден и ждет встречи с нами у лестницы под портретом Президента Трумена. А нас с Соксом он никуда одних не отпустит, и чтобы мы даже не пытались куда-либо смыливаться. Потому что он, Ларри Браун, получил личное распоряжение Президента во время приема в Банкетном зале посадить нас с Соксом за его стол. Меня – для консультаций по всем русским вопросам, Сокса – для представительства и прессы.
* * *
Конгрессменом оказался тучный старик с громким хохотом, отвисшими склеротическими щечками и очень живыми глазками.
Несмотря на то что они с Фридрихом родились в одном году, Конгрессмена можно было принять за моложавого дедушку шестидесятипятилетнего Фридриха фон Тифенбаха.
Увидев меня и узнав от Ларри, кто я такой, старик громко заржал и, тыкая в меня пальцем, стал весело орать, что я наконец нашелся!..
Когда я, естественно через Ларри Брауна, спросил его, где мой Шура, и сказал, что пропал не я, а он – Шура Плоткин, и Конгрессмен был последним Человеком, который слышал голос Шуры, старик еще пуще загоготал и, клацая вставными челюстями, заявил, что ни о чем дальнейшем он и понятия не имеет! Он даже предложил Шуре приехать в Вашингтон, – Фридрих просил его помочь Шуре на первых порах, – но Шура заявил, что сможет приехать в столицу только лишь тогда, когда встретит своего ближайшего друга. То есть, МЕНЯ. Все! Больше он о Шуре ни черта не слышал. А как я поживаю?
Мы отделались от толстого старика какой-то вымученно-любезной фразой и снова вернулись к четырем колоннам Большого зала.
Я был, как говорится, в полном разборе! Рвались ниточки надежд… Ларри и Сокс успокаивали меня, как могли!
Оставался только лишь этот испанский Аарон Маймонидес, который приснился мне сегодня ночью. Но как с ним связаться?!.. Он ведь жил пятьсот лет тому назад!.. А я чувствовал, чувствовал, что этот доктор и философ, старый испанский еврей Маймонидес, знает, где мой Шура!
– Который час. Сокс? – спросил я.
Сокс посмотрел на большие бронзовые часы, стоявшие на очень красивом столике в простенке между двумя окнами, и тут же ответил:
– Без двенадцати минут восемь. Скоро всех пригласят в Банкетный зал.
– Ларри! – заторопился я. – Ты не можешь вот прямо сейчас же соединить меня с миссис Истлейк?
– Какие проблемы? – уверенно проговорил Ларри и вытащил из кармана смокинга телефон-"хенди". – Только давайте отойдем в сторонку. А то кто-нибудь увидит, как Кыся говорит по телефону, и придется вызывать из психиатрички "Скорую помощь".
Мы рванули в какой-то коридор, пролетели мимо охраны и забились в какой-то закуток у окна. Там мы с Соксом вспрыгнули на подоконник, а Ларри набрал Нью-Йоркский номер телефона Тимурчика и Рут.
Ровно через три длинных гудка я услышал щелчок включения и голос Тимура:
– Тим Истлейк слушает!
– Тимурчик… – сказал я по-Шелдрейсовски. – Тимурчик!
И мне вдруг захотелось заплакать. Но я сдержался и сказал:
– Это я… Кыся.
– Кысичка!!! Корешок ты мой, подельничек! Мама меня чуть не отлупила за то, что я помог тебе уехать в Вашингтон!.. Где ты? Когда ты вернешься?.. Мы сами приедем за тобой… Не надо ждать автобуса из Майями! Мы тебя по телевизору видели!.. О тебе столько газет написали, что в моей школе, где тебя уже знают, твой портрет из какого-то журнала вырезали и повесили, а меня попросили сделать о тебе факультетный доклад! Я сейчас как раз готовлюсь…
– Тимурчик, мальчик мой… – сказал я срывающимся голосом, – пожалуйста, попроси маму к телефону.
114 
