107 
— Мы, по крайней мере, теперь знаем, где она, — добавил Энди.
— Мы кое-что проверили у этого парня, Моргана. Мы посмотрели на дом. Как только подвернется случай, мы ее украдем.
Даусон вытер рот льняной салфеткой и отпил темного эля. Ресторан был почти пуст. Большая часть постоянных посетителей приходила в себя после вчерашних торжеств и отсиживалась дома. Он даже слышал стук решетки гриля. Официанты не принимали заказы: не у кого. В помещении пахло обильной едой и немного тянуло сыростью из открытых дверей окутанной паром кухни.
— В следующий раз мы будем готовы, — закончил Чак. — Готовы и к ней и к Моргану, если уж на то пошло. Энди, давай доедай и отправляйся к дому Моргана. С этого момента все меняется. Будем следить за девчонкой двадцать четыре часа в сутки. Как только я решу, что время пришло, мы начнем.
Билл Шарп еще раз откусил от кровавого бифштекса.
— Я начну с Моргана.
Как только Илейн начала приходить в себя и боль утихла, Рен настоял на том, чтобы отвезти ее на ранчо. Керри и Томми составят ей компанию. Туда же поедут и Томасы. Они будут помогать. Рен сказал Илейн, что у него в городе дело, но она знала, что он уступил ее просьбам и старается держаться подальше.
Ранчо оказалось в точности таким, как говорила Мелисса, «Напа-Велли» было милым, покрытым холмами поместьем с плодородными землями и урожайными виноградниками. Некоторые ягоды уже порозовели. Томми рассказал, что скоро гроздья станут цветами густого вина.
Особняк на ранчо был одноэтажным, но достаточно длинным зданием из красного дерева. Сзади и спереди располагались широкие веранды. Перед домом расстилались сотни акров открытого пространства, и на северо-западе возле рощи с виргинскими дубами Томми строил дом для себя и Керри. Рен и Мелисса обоснуются в главном доме.
Илейн сразу же полюбила добрый старый дом и вновь испытывала грусть, что не она, а Мелисса будет жить под этой крышей вместе с Реном. Ей хотелось, чтобы побыстрей прошло сотрясение мозга и она уехала из Напы, из Сан-Франциско и, что еще важнее, от воспоминаний о Рене Дэниэлсе раз и навсегда.
Стук в огромную, грубо сработанную дверь прервал ее мысли. Она лежала, свернувшись, на широкой кожаной кушетке перед камином, таким большим, что в нем свободно мог встать человек. Ей хотелось увидеть его зимой, чтобы в камине плясали огромные языки пламени. Они согревали бы медвежью шкуру, покрывавшую дубовый паркетный пол.
— Я открою, — сказала Керри, и Илейн снова легла на подушку. Она собиралась почитать утреннюю газету, когда в комнату небрежной походкой вошел Чейз Камерон. Илейн взглянула на его красивое лицо, вьющиеся светлые волосы, ленивую улыбку. Выпрямляясь, она плотней запахнула халат.
— Чейз, рада видеть тебя. Керри, ты ведь помнишь Чейза?
— Конечно помню. Приятно снова встретиться, мистер Камерон. — Она улыбнулась. — Если вы оба не возражаете, я схожу поищу Томми. А вы сможете поговорить.
Илейн не хотелось, чтоб девушка уходила. Воспоминания о притязаниях Чейза, о том, как он ласкал ее, а она позволила это делать, грозили поглотить ее.
— Как ты себя чувствуешь? — спросил он.
— Сейчас гораздо лучше, спасибо. Доктор говорит, что через несколько дней я буду на ногах.
— Я прочитал о случившемся в газетах. Жаль, что ты сама не написала ни слова.
— Я… я думаю, что происшедшее затуманило мой рассудок.
— Ты никогда не умела лгать, Илейн. И нет необходимости учиться этому. Ты меня избегала.
Она начала было отрицать, но остановилась.
— Я была глупа, Чейз. И теперь не знаю, что и сказать, Чейз.
— Можно мне это сделать? — Он присел рядом с ней на кушетку.
— Конечно.
— Знаешь, Илейн, я вспоминаю, как мы познакомились. Ты была в грязном дорожном костюме, и я попросил тебя показать ноги.
Она рассмеялась.
— Я помню.
— С тех пор ты совсем не изменилась. По крайней мере в том, что касается твоих ценностей.
Илейн отвернулась.
— Той ночью я показала тебе гораздо больше, чем просто ноги.
Он взял ее руку и спрятал в своих широких ладонях.
— Ты была смущена, тебе было больно… и ты умирала от любви. Дэниэлс — дурак. Он хочет лишить счастья и тебя и себя, ради каких-то никчемных амбиций: общественного положения и уважения сограждан.
— Здесь больше, чем амбиции, Чейз. Он чувствует себя должником перед Джакобом Стэнхоупом. Он дал Джакобу слово, а теперь любой ценой сдержит его. Я понимаю это, может быть, лучше, чем кто-либо другой.
107 
