27 
Лорд Уинчингем чуть не рассмеялся.
— Мои ноги в порядке бабушка, — тихо произнес он.
— Ноги или сломанная ключица, тебе нужны носилки! — огрызнулась герцогиня.
— Я пойду сам, — настоял лорд Уинчингем и попытался встать на ноги, но тут же упал. Лицо его было пепельным, а кровь ручьем текла по камзолу.
— Не глупи, мальчик, — сердито приказала его бабушка.
В этот момент два лакея прибежали из дома с доской от козел. Под властным руководством герцогини им удалось положить на нее лорда Уинчингема. Тина заметила, что тот не очень-то протестовал либо потому, что был слишком слаб, либо потому, что испытывал сильную боль.
Они медленно прошествовали к дому, где у входной двери их догнали лакеи, посланные герцогиней на поиски стрелявшего.
— Никого, ваша светлость, — задыхаясь, доложил один из них, — в столь ранний час мы поблизости никого не обнаружили.
— Олухи! Идиоты! — рассердилась она. — Уж не думаете ли вы, что он стоял и ждал, пока вы его найдете? Осмотрите окрестные улицы; приглядитесь, не выпирает ли у кого-нибудь из-под камзола предмет, похожий на пистолет. — Она почти выкрикнула эти указания и жестом отослала слуг. — Ну все равно уже слишком поздно, злодей наверняка успел добежать до Пикадилли или Тибурна. Кто бы это ни был, ноги у него быстрее, чем у вас, оболтусов!
Лакеи были пристыжены и унижены, упустив злодея. Герцогиня прошествовала в дом, перья в ее волосах развевались на утреннем ветерке, а рукой она сжимала трость с наконечником из слоновой кости, благодаря которой неизменно шла твердо, как гвардеец. Тина, следуя за лакеями, которые несли тяжелую ношу, думала о том, что конец света настал тогда, когда его меньше всего ожидали.
Что будет теперь, когда лорд Уинчингем ранен, и, еще хуже, что будет, если он умрет?
Она невольно почувствовала некоторое облегчение при известии, что лакеи не нашли нападавшего, потому что в глубине души была почти уверена, кто это был, но как это доказать?
Неужели Клод действительно дошел до этого? Впрочем, ведь он считал, что только смерть кузена стоит между ним и вожделенным состоянием.
Похоже, та же мысль пришла в голову и герцогине. Когда процессия поднялась по лестнице, она повернулась к Тине и спросила, как ей показалось, шепотом:
— Куда мог направиться Клод?
— Понятия не имею, — ответила та. Голос с носилок испугал их обеих.
— А при чем тут Клод?
— Не загружай голову разными вопросами хоть сейчас, — посоветовала герцогиня, — но в то же время не будь глупее, чем обычно.
Тине показалось, что лорд Уинчингем хихикнул. Лакеи унесли его в спальню, и она через открытую дверь увидела, как камердинер заботливо склонился над ним, потом услышала приказ герцогини:
— Разрежьте на его светлости камзол и рубашку, чтобы открыть рану. Кто-нибудь послал за хирургом?
— Думаю, мистер Грейчерч занимается этим, ваша светлость, — отозвался камердинер.
Герцогиня вышла из спальни и плотно закрыла дверь.
— Его люди о нем позаботятся, — сказала она Тине. — Ему будет больно, когда с него станут снимать одежду, он будет ругаться, и присутствие при этом нас, женщин, вовсе не обязательно. Идите присядьте, дитя мое. Мы больше ничего не сможем сделать до приезда хирурга.
— Думаете, рана очень серьезная? — дрожащим голосом спросила Тина.
— Все раны серьезны, — бросила герцогиня. — А тот дьявол, который стрелял в Стерна, целился ему в сердце.
— Полагаете, он будет жить? — настаивала Тина. Герцогиня посмотрела на нее:
— Он мой внук, а мы так просто не сдаемся.
Пока они ждали хирурга, Тине казалось, будто время тянется бесконечно, а когда тот наконец приехал, ворча от неудовольствия, что его подняли с постели, они стали ждать вердикта, и это время тоже показалось им столетием. Через некоторое время хирург вышел в гостиную, где сидели Тина и герцогиня. Не слишком чистые манжеты его рубашки были забрызганы кровью, а в руках он держал пулю как доказательство того, что операция прошла успешно.
— Трудная работа, ваша светлость, — сообщил хирург. — Его светлость вел себя как мужчина, только сильно ругался, потому что я причинил ему боль.
— Сейчас он в порядке? — поинтересовалась герцогиня.
— Он мертвецки пьян от бренди. Мне пришлось влить в него немало, чтобы он молчал, — пояснил хирург. На его красном, потном лице победно сверкали глаза. — Как вы думаете, ваша светлость, он узнает пулю?
27 
