Лёгкий, ненавязчивый романчик 
126 
Я лечу вперед всеми четырьмя лапами, с когтями, выпущенными на всю длину, с одной мыслью в воспаленном мозгу: "Не промахнуться!.. И сразу задними лапами - по горлу!.. По горлу!!!"
Но уже в воздухе я натыкаюсь на что-то металлическо-стеклянно-пластмассовое, успеваю передней лапой располосовать этому типу шею, а правой намертво цепляюсь за его одежду...
Эта хреновина, пахнущая не оружием, а чем-то вроде этого, падает на камни, и я одновременно слышу звук разбивающегося стекла, хруст пластмассы, панический визг этого типа, и Танин истошный крик по русски:
- Кыся!!! Отпусти этого идиота!.. Кыся, родненький, не трогай его!..
А у меня в глазах автобан, Водила с пулей в животе, залитый кровью Алик, и его пистолет с глушителем, из которого продолжают сверкать смертоносные вспышки...
Я чувствую, как Таня двумя руками отрывает меня от этого визжащего болвана, и в ту же секунду понимаю, что принял вспышку фотоаппарата за выстрел из пистолета...
Силы меня покидают, и я бессильно повисаю в Таниных руках как мокрая тряпка.
С разных сторон одна за другой следуют еще несколько таких вспышек, но я уже ни на что не реагирую. Даже на то, что фон Тифенбах забирает меня у Тани, гладит меня, прижимает к себе, успокаивает.
А в это время разражается скандал с репортерами, профессор фон Дейн грозится вызвать полицию, а Фридрих еще ласковее прижимает меня к себе и тихо шепчет мне на ухо:
- Успокойся, Кыся... К сожалению, я уже привык к таким сценам. Просто меня еще никто никогда не защищал. Ты - первый... Это из области - "Своих не закладывают...", да, Кыся?
- А черт его знает, из какой это области!.. - я все никак не могу придти в себя.
* * *
Потом мы вчетвером сидели в роскошном зале ресторана "Тантрис" и ждали дочь Фридриха и ее мужа. Они опаздывали.
Скандал у входа в ресторан был замят. Фоторепортеры принесли герру Фридриху фон Тифенбаху свои извинения, а фон Тифенбах - свои соболезнования по поводу ранения одного из них и гибели его фотоаппарата. Пострадавший прикладывал к шее носовой платок и с совершенно базарно-торгашескими интонациями твердил, что погибшая камера была почти новая, и что он теперь будет без нее делать, он понятия не имеет...
Правда, когда Фридрих из жалости выписал ему чек на тысячу марок, тот схватил этот чек так, что сразу стало ясно: его камера стоила раза в три меньше.
За столом я сидел со всеми - на высоком детском стуле. Таким образом я по грудь возвышался над скатертью и мог бы есть прямо из тарелки. Если бы там хоть что-нибудь было!
Из-за соседних столиков на меня сначала поглядывали с недоуменным раздражением, а потом узнали Фридриха, и между собой стали тихо говорить про него и про всех нас гадости. Тексты были такие, за которые морду бьют!
Счастье, что никто из моих этого не слышал. Это мог услышать только я, но затевать драку со всем рестораном было просто элементарно глупо.
- Что вы хотите?! Это же выживший из ума сам Фридрих фон Тифенбах, говорили за одним столом.
- Посмотрите, во что он одет?! Это при его-то миллионах?! - говорили за другим столом. - Жалкий фигляр...
- Пусть это прозвучит кощунственно, но сегодняшние потомки наших древних германских аристократических родов - вырожденцы! Достаточно посмотреть на этого старого плейбоя - фон Тифенбаха! - злобствовали за третьим столом.
- Слушайте! Но ведь это же тот самый Русский Кот, которого еще вчера рекламировали газеты и телевидение!..
При всех предыдущих перешептываниях я сидел на своем стуле как изваяние - не шевельнув ни ухом, ни кончиком хвоста. Но последняя фраза Человека, говорившего обо мне, автоматически повернула меня в его сторону. Еще Шура говорил, что испытание славой и популярностью - самое тяжкое испытание...
Я повернулся, чтобы рассмотреть Человека, узнавшего меня, а увидел входящих в зал "Тантриса"...
...ХОЗЯИНА И ХОЗЯЙКУ ДЖЕННИ - ОЧАРОВАТЕЛЬНОЙ СОБАЧКИ, КАРЛИКОВОГО ПИНЧЕРА, С КОТОРОЙ Я, ПОСЛАВ К ЧЕРТЯМ ВСЕ УТВЕРЖДЕНИЯ УЧЕНЫХ О НЕВЕРОЯТНОСТИ СМЕШЕНИЯ ЖИВОТНЫХ РАЗНЫХ ВИДОВ, НЕЗАБЫВАЕМО НЕЖНО ПЕРЕСПАЛ В ЕЕ СЕРЕБРИСТОМ "МЕРСЕДЕСЕ", В ТРЮМЕ РУССКОГО КОРАБЛЯ, КОГДА МЫ ВМЕСТЕ ПЛЫЛИ ИЗ РОССИИ В ГЕРМАНИЮ!!!
Я тут же вспомнил ночной корабельный бар, злую рожу Хозяина Дженни, заплаканное лицо Хозяйки, и тоненький, захлебывающийся лай Дженни...
Мне даже показалось, что я слышу этот лай.
Фридрих тоже увидел входящих в зал и сказал Тане и фон Дейну:
126 
