очень нудно 
66 
Во сне она вновь перенеслась в прошлое, в тот день, когда ей исполнилось пятнадцать. К тому времени она уже пять лет жила с бабушкой и тетей Алтеей. Кэтрин так и не узнала, когда умерла ее мать. Ей сообщили об этом намного позднее. Девочка спросила Алтею, нельзя ли ей навестить больную матушку, а тетка ответила, что Николетт уже нет в живых.
Кэтрин знала, что мать смертельно больна и нет никакой надежды на выздоровление, и все же известие о ее смерти потрясло девочку. Кэтрин зарыдала, а Алтея пришла в ярость и раздраженно прикрикнула:
«Что толку реветь, твоя мать уже в земле. Это случилось давно, еще в середине лета».
Кэтрин охватило мучительное чувство неловкости, растерянности. Она опоздала, упустила момент, словно театральный зритель, некстати начавший аплодировать в притихшем зале. Она не могла отдаться своему горю, потому что время скорбеть уже миновало.
Они жили в небольшом доме в Мэрилебоне, обветшалом, но солидном жилище, расположенном между приемной зубного лекаря (у него на вывеске красовалась огромная челюсть из папье-маше) и платной библиотекой, существующей за счет частных пожертвований. Владелицей библиотеки и управляющей была бабушка Кэтрин, каждый день она отправлялась туда исполнять свои обязанности.
Для Кэтрин этот часто посещаемый дом, полный драгоценных книг, был самым заманчивым и таинственным местом на свете. Девочка любовалась им из окна, воображая, как чудесно было бы бродить по комнатам, разглядывая старинные фолианты. Должно быть, в его тихих просторных залах витает аромат учености, там пахнет пергаментом, кожей и книжной пылью. Кэтрин призналась Алтее, что мечтает работать у бабушки. Тетка мрачно усмехнулась в ответ, пообещав, что со временем так и будет.
Однако несмотря на вывеску, гласившую, что в доме помещается библиотека для благородных джентльменов, Кэтрин заподозрила неладное. Из библиотеки никто не выходил с книгами.
Когда девочка делилась своими сомнениями с бабушкой и теткой, те лишь сердито ее одергивали. Недовольство вызывали у них и вопросы Кэтрин о том, приедет ли за ней отец.
На пятнадцатый день рождения девочка получила в подарок два новых платья, голубое и белое, с длинными юбками до самого пола и с узкой талией, взамен широких детских костюмов, которые она носила прежде. «С этого дня, — заявила тетя Алтея, — тебе придется закалывать волосы в высокую прическу и вести себя, как подобает женщине. Ты уже не ребенок». Выслушав слова тети с гордостью и волнением, Кэтрин спросила, что же ждет ее теперь, когда она превратилась в женщину.
Алтея принялась объяснять, стараясь не встречаться взглядом с племянницей. Ее длинное худое лицо приняло жесткое, суровое выражение. Соседнее заведение, как и подозревала Кэтрин, вовсе не было библиотекой. Там располагался бордель, Алтея работала в нем с двенадцати лет.
— В нашем ремесле нет ничего сложного, — заверила она девочку. — Позволь мужчине делать то, что ему нравится, а сама думай о чем-нибудь другом. Заботься о себе и прибирай к рукам его денежки. Не важно, что он желает и как использует твое тело, бывает не слишком приятно, но все же терпимо, если не сопротивляться.
— Я не хочу этим заниматься! — в ужасе воскликнула Кэтрин, уяснив зловещий смысл совета. Лицо ее посерело от отвращения.
Алтея вскинула тонко выщипанные брови:
— А на что еще ты, по-твоему, годишься?
— Я готова делать все, что угодно, только не это.
— Тупоголовая девчонка, знаешь, сколько мы потратили на твое содержание? Ты хоть представляешь себе, во что нам обошлось это благодеяние? Конечно, нет. Ты ведь уверена, что все кругом тебе обязаны. Как бы не так! Настало время платить по счетам. Мне тоже пришлось хлебнуть всякого. Теперь пришла твоя очередь. Думаешь, ты лучше меня?
— Нет, — прошептала Кэтрин, плача от стыда. — Но я не продажная женщина.
— У каждого из нас свое предназначение, моя дорогая. — Алтея заговорила тихо, почти ласково. — Одни рождаются, чтобы жить в роскоши, других Господь наделяет ярким талантом или блестящим умом. А ты, к несчастью, жалкая посредственность во всех отношениях. Ни острого ума, ни выдающихся дарований. Однако от матери тебе достались красота и порочность, склонность к распутству. Так что мы обе знаем, в чем твое призвание, верно?
Кэтрин передернуло от отвращения. Она пыталась сохранять невозмутимость, но голос ее дрожал.
— Пусть я и посредственность, но это еще не означает, что у меня нет другого пути, кроме как стать шлюхой.
66 
