118 
– Бейтсон мне сказал… – начал я.
– Да, он умер, – ответила она. В ее резком тоне, в том, каким голосом она это сказала, и в выражении глаз было что-то такое, что открыло мне правду. Войдя, я закрыл за собой дверь, затем медленно приблизился к ее кровати.
– Ты убила его, – спокойно сказал я.
Она подняла голову и бесстрашно посмотрела на меня. Несмотря на все ее недостатки, мать никогда не была трусихой.
– Какая тебе разница, как он умер? – спросила она. – Теперь ты – владелец Шелдон-Холла.
Услышав эти слова, я в ужасе уставился на нее. Я мысленно молил Бога, чтобы это не было правдой. Ждал, что она все опровергнет, что разозлится на меня за то обвинение, которое я выдвинул против нее. Я стал протестовать. Я думаю, что, глядя на мое белое лицо, слушая мой дрожащий, запинающийся голос, она, должно быть, сочла меня жалким созданием. Ведь она сама была так спокойна и так уверена в своей правоте.
– Мы должны в первую очередь думать о титуле, об имении и о доме.
Ее голос смягчился, когда она произнесла последнее слово. Да она сумасшедшая, сказал я себе, она помешалась на своей любви, обожании и поклонении тому, что я называю домом.
Я не произнес больше ни слова и просто развернулся и покинул ее для того, чтобы подняться наверх и взглянуть на холодное безжизненное тело своего брата. Я любил его, но теперь он ушел, оставив меня жить под бременем преступления, совершенного моей матерью, и с сознанием того, что я стал инструментом для его совершения.
Голос Роберта дрогнул. Сильвия не произнесла ни слова, и через какое-то мгновение он продолжил свой рассказ.
– Можешь себе представить, что было потом. Я не мог забыть о том, что случилось. Да и как я мог, когда меня постоянно преследовала мысль о том, что мой брат был принесен в жертву ради меня. Разве такое могло принести кому-нибудь счастье? Очень скоро я наскучил своей жене, что вообще-то было неизбежным. Я был мрачным и неразговорчивым мужем, постоянно угнетенным сознанием своего несчастья. Меня раздражала ее веселость, ее жажда жизни и страстная тяга к развлечениям. Я понимал, что рано или поздно та жизнь, которую мы вели, станет невыносимой, и я совершенно не был удивлен, когда она сбежала, хотя у меня есть догадки, что в том, что случилось, моя мать сыграла не последнюю роль. Ее раздражало то, что у нас не было детей, а еще то, что Алиса не любила Шелдон-Холл.
Все остальное ты знаешь. Но я никогда не говорил тебе, как многое для меня значит то, что я нашел тебя. Я ведь потерял веру в людей. И если я искал женщин, то только оттого, что надеялся в их объятиях, хоть ненадолго забыть о тех ужасах, которые меня окружали. Я пробовал пить, я предавался всевозможным наслаждениям и порокам, но никогда, ни на минуту я не мог забыть… Так продолжалось до тех пор, пока я не увидел и не полюбил тебя. Я представлял себе твой юный, доверчивый взгляд, твою неуловимую, неуверенную улыбку, и то, как ты поднимаешь подбородок, когда слегка пугаешься, или стесняешься. А затем я понял, что, думая о тебе, могу убегать от самого себя – правда, на совсем незначительное время, потому, что стоило мне взглянуть на тебя, как я сразу вспоминал, что ты никогда не будешь моей. Как я мог предложить тебе, такой доверчивой в своей наивности, жизнь, омраченную грехом, и прошлое, запятнанное самым ужасным преступлением, которое когда-либо было совершено во имя другого. Если бы я был более сильным, более честным и более выдержанным во всех отношениях, то Эдвард мог бы жить и по нынешний день.
– Ты мучаешь себя.
– Я заслужил эту муку.
Его лицо неожиданно стало очень печальным. Роберт посмотрел на Сильвию, и она поняла, что в ожидании того момента, когда его заберут, чтобы казнить за преступление, совершенное другим человеком, он мысленно прощается с ней. Его глаза пристально изучали ее лицо, как будто стараясь запомнить все до мельчайшей подробности на то время, пока они будут в разлуке. Сильвии хотелось заплакать, хотелось броситься к Роберту с мольбами о том, чтобы он хоть как-то попытался спасти себя, но слова почему-то не шли. Не могла она просить того, кто так презирал бесчестье, совершить его ради нее.
Она неосознанно подняла подбородок и заметила, как он затаил дыхание, зачарованно любуясь ею, затем наклонился и очень нежно и трепетно дотронулся до ее губ своими.
– Что бы ни случилось, моя дорогая, моя любимая, – сказал он, – у нас еще есть возможность побыть вдвоем. Иди и собирайся. Мы должны посвятить кого-нибудь в нашу тайну. Думаю, что разумнее всего будет сказать Бейтсону или Нэнни.
118 
