очень нудно 
119 
От бывших складов до ближайшей деревни, если взять напрямик, семь километров с лишком. Можно сходить. Только что там делать, в этой деревне, на коров смотреть? Повезет, если столкнешься в лесу с каким-нибудь ошалевшим грибником, который пошел походить по краю, взял вглубь и заблудился в чащобе. Чума был готов к такой встрече. Он бы вежливо поздоровался, поинтересоваться погодой на завтра, да и отоварил грибника дубиной по дурной репе. Просто так, ради хохмы. А грибы хорошо бы растоптать и заснуть ему в пасть, как в кулек. Сколько войдет. Вкусно, падла? Жри, не стесняйся.
Есть тут и заброшенная грунтовая дорога, которая вьется по лесу, как змея. По ней сюда привезли пленника, этой же дорогой Барбер уехал в Москву, едва продравшись на своей «Ниве» сквозь густой подлесок. И еще до узловой станции ведет железнодорожная ветка. Но ни один поезд никогда больше не доедет до этой Богом забытой военной станции, у которой даже нет названия. Шпалы сделались трухлявыми, стыки рельс, у которых отвинтили крепеж, разошлись, колея заросла кустарником и чахлыми деревцами. Барбер сказал, что если пехом переть по железке, то через четыре с половиной часа окажешься на железнодорожных путях, где ходят местные электрички и поезда дальнего следования. Еще полтора часа ходу – и ты на узловой станции. Вот там настоящая человеческая цивилизация. В высшем смысле этого слова. Буфет, разливное вино, там люди, с которыми можно словом переброситься, официантка крутит толстым задом, к которому так и тянется рука.
Пожалуй, от нечего делать, Чума отправился бы в это далекое романтическое путешествие, все лучше, чем часами сидеть у костра, сторожить золотого мальчика и ждать неизвестно чего. Когда вернется Барбер: завтра, через неделю? Через две недели? Возможно, он получит выкуп, бросит тут Чуму вместе с этим Димой, а сам подастся в теплые края прожирать деньги.
Разговор с матерью сопляка, что сейчас сидит в зарытой цистерне, закончился как-то неопределенно. Барбер для острастки еще раз напомнил Чинцовой, что жизнь мальчика висит на волоске, если мать предпримет самостоятельные действия, чтобы спасти сына, все закончится совсем плохо для Димы. Баба поплакала, насквозь промочила три носовых платка, а затем заявила, что два миллиона – огромные бабки, которых лично она в руках не держала, чтобы наскрести требуемую сумму, потребуется как минимум неделя. «И не забудьте, что буквально на днях я похоронила мужа. Имейте человеческое сострадание», – Чинцова приготовилась снова разрыдаться.
«Это дело можно поправить, ну, начет мужа, – сладко улыбнулся Чума. – Может, я вам не приглянулся с первого взгляда, но стерпится – слюбится. Лично мне вы подходите. Так сказать, по всем параметрам. Я худосочных баб не того, не уважаю. А вы дама мягкая, формы у вас приятные». Он замолчал, про себя решив, что сделал очень эффектный, красивый комплимент. К женщинам Чума относился так же, как к еде. Хорошая еда, как и хорошая женщина, должна быть теплой и бесплатной. И еще ее должно быть много.
Чинцова вытаращила глаза, часто заморгала слипшимися от слез ресницами. Она смотрела на собеседника, как на законченного недоумка. Пришлось Чуме все обратить в шутку. «А если не хотите за меня замуж, так можете усыновить, – он пожал плечами. – Я буду очень хорошим сыном, послушным, заботливым. Всю жизнь мечтал иметь такую мамочку. Кстати, я ведь сирота. Соскучился по домашнему теплу, материнской ласке». Барбер почувствовал, что серьезное дело превращается в балаган и поспешил свернуть беседу. «Я позвоню вам завтра с утра, – он встал на ноги. – В запасе у вас четыре дня. И ни днем больше». Он ушел, волоча за рукав Чуму, которому хотелось еще потрепаться.
***
Отодвинувшись подальше от костра, потому что высохли и жарко разгорелись доски, Чума подумал, что в бутылке остается добрых двести грамм. Погода стоит ясная, теплая, по ночам ударяли первые заморозки. Жить можно, если бы не скука, от которой у Чумакова просто крыша съезжала на сторону. Хоть бы Барбер оставил радиоприемник, послушать одним ухом, что в мире делается. Но нет приемника. А из развлечений только водяра и консервы. Скучно, хоть волком вой. Чума плеснул водки в стакан, выпил одним глотком, доел паштет и вспомнил, что дело к полудню, а он еще не относил пленнику ни воды, ни харча. Сейчас ему будет завтрак. В один момент.
Встав на ноги, Чума отряхнул штаны от налипших сосновых иголок, выхватил из костра длинную доску, обгоревшую с одной стороны и не тронутую огнем с другого края. Матерясь себе под нос, побрел к цистерне. Доска дымилась, выпускала язычки пламени. Чума несколько раз споткнулся на кочковатом поле, чуть не упал. Дошагав до цистерны, положил доску на сухую траву, открыл задвижку, поднял крышку люка. Сам лег на землю и, вытащив из кармана штанов фонарик, посветил вниз, в темноту.
119 
