159 
– А твоя супруга не будет возражать против моего приезда?
– Рада тебе будет. Она хорошая женщина, простая хорошая женщина. Кстати, мы с ней так и не расписались до сих пор. Но какие наши годы.
– Грустно это, – Росляков вслух ответил не на слова отца, а на собственные мысли.
– А ты представлял мой быт как-то иначе, более романтично? Без огорода и дачного домика?
– Да я не об этом, не о твоем быте, – покачал головой Росляков.
– Тогда о чем же?
– Между нами говоря, по секрету, ты ведь мне жизнь спас, – Росляков подмигнул отцу, – а я тебя даже не поблагодарил.
– Какие пустяки, можешь не благодарить, – отец улыбнулся. – Вспомни хорошенько, жизнь тебе спас не я, а простая случайность. Стечение обстоятельств. Твое увольнение из газеты организовали слишком поздно. А с журналистом расправиться не решились. А когда ты стал безработным, они были уже в цейтноте. На тебя не хватило времени. Так что, благодари случай.
– Ладно, – кивнул Росляков. – Но от тюрьмы ты меня точно спас.
– Ты бы и без меня как-нибудь выпутался из этой истории. Сам нашел выход. Что уж я спас, так это доброе имя одного члена правительства и двух банкиров. Вряд ли они заслужили этот подарок. Они даже не знают, что я для них сделал. А если и узнают, то «спасибо» от них я все равно не дождусь.
– О, у меня созрела идея, – Росляков развернулся, подошел к буфетной стойке и пальцем показал на ряд выставленных бутылок. – Какой коньяк у вас самый лучший, ну, самый дорогой?
Маленький буфетчик задумчиво почесал острый подбородок. – Самый дорогой коньяк вот этот, французский, – он показал на бутылку. – А самый хороший вот этот, дагестанский. Десятилетняя выдержка, очень мягкий.
– Давай дагестанского. Два по сто. Нет, два по сто пятьдесят.
Росляков вернулся к столику с двумя стаканами в руках.
– Давай хотя бы выпьем за спасенную честь, – он назвал фамилию члена правительства. – Правда, мне этот болтун и краснобай никогда не нравился. Но это приятное занятие, спасать чью-то честь. У него жена, ребенок. Не хочется рушить семью.
Он поднял стакан, чокнулся с отцом и выпил коньяк, смакуя его вкус, в несколько мелких глотков. Росляков отставил пустой стакан, вытер губы салфеткой и подумал, что буфетчик не обманул, дагестанское пойло – то, что надо, не хуже французского.
– Вчера по телевизору погоду передавали, – сказал Росляков. – У вас в Омске сейчас холодно. Весна что-то задерживается. – И в Москве не жарко, – щеки отца немного порозовели.
– Забыл совсем…
Росляков полез за пазуху, вытащил прозрачный пакетик, в котором лежал яркий шейный платок.
– Вот тебе маленький презент на память, – он протянул пакетик отцу. – Сейчас модно носить под рубашкой такие шелковые платки. Расцветочка подходящая, самый писк.
– Спасибо, – отец переложил пакетик из руки в руку, сложил его вдвое и сунул в карман плаща. – Весной обновлю. У меня тоже есть для тебя маленький презент.
Аверинцев протянул сыну пластиковую карточку с логотипом известного банка.
– Деньги со своего счета можешь снять хоть сегодня.
– Какие деньги? – Росляков недоверчиво разглядывал карточку.
– Хорошие, – отец улыбнулся. – Там, в банке, узнаешь, какие именно.
Росляков пожал плечами и опустил карточку в карман куртки.
– Может, ещё по сто грамм?
– Нет, пора идти, – отец бросил быстрый взгляд на наручные часы, нагнулся, вытащил из-под стола желтый чемодан. – Пора идти.
– Пора, – кивнул Росляков и тоже посмотрел на часы. – Теперь действительно пора идти.
Ну, вот и поговорили. Вслед за отцом Росляков вышел из буфета, спустился по широкой лестнице на первый этаж. Отец остановился рядом с газетным киоском, поставил чемодан.
– Ты меня дальше, до контроля, не провожай, – сказал он. – Давай прощаться здесь.
– Давай здесь, – повторил Росляков.
Аверинцев протянул сыну руку. Росляков с чувством тряхнул ладонь отца, выпустил её, шагнул вперед, обнял Аверинцева за плечи, прижался к его щеке и снова отступил.
– До свиданья, отец, – сказал Росляков. – Постараюсь приехать к тебе в гости.
– Я буду ждать, – сказал отец.
Росляков повернулся и быстро зашагал к выходу.
159 
