157 
– Слышь. Счастье, что твои родители умерли ненасильственной смертью. Твое счастье. Понял?
– Сволочь, – Истомин заскрипел зубами. – Жестокий ублюдок. Мразь. Убей меня. Убей.
Колчин не слышал этих реплик. Он наклонился еще ниже, заглянул в глаза Истомина, в самую его душу. И стало страшно.
– Напоследок один совет, – тихо сказал Колчин. – Не забивай свою голову ерундой. Суд, адвокат, народные заседатели, следственная база, доказательства… Не думай об этом. Потому что ничего такого тебе не светит. Твоя судьба проще и страшнее. Скоро тебя увезут отсюда, из санатория под названием Лефортовский следственный изолятор. Ты навсегда затеряешься, сгинешь, бесследно исчезнешь в страшном лабиринте спецтюрем, пересылок, закрытых психушек.
– Я заметная величина, – взвизгнул Истомин, затряс кулаками. – Я известный человек, у меня обширные связи. Я не могу бесследно исчезнуть. Не могу. Я не могу…
– Можешь, – ответил Колчин. – Еще как можешь. Бесследно исчезали и не такие величины.
Колчин сгреб фотографии со стола, вызвал конвой, приказал отвести задержанного обратно в камеру. Прикурив сигарету, вышел в коридор. Истомин не мог идти, потому что ноги не держали его. Конвоиры, подхватив арестанта под плечи, волокли его по коридору.
Москва, Симоновская набережная. 24 октября.
Колчин проснулся поздно, в десятом часу утра. Накинул теплую рубашку, вышел на балкон, прикурил сигарету и залюбовался открывшейся перед глазами картиной. За ночь южный ветер выдул с московского неба дождевые тучи, вместо осени вне срока и расписания явилась ранняя весна.
Солнце взошло над городом. Далекий шпиль Московского университета горел в его лучах, как рождественская свеча. Пассажирский самолет, казавшийся снизу блестящей точкой, провел белую черту в синем прозрачном небе.
В праздничном свете дня серые воды Москвы реки казались голубыми. Внизу в сквере молодая женщина сидела на лавочке с раскрытой книгой, свободной рукой качала детскую коляску. Два мальчишки, перепасовывая футбольный мяч, неторопливо брели к стадиону «Торпедо». Теплый ветер трепал стираное белье на соседском балконе. А воробьи на всех московских крышах кричали всякую ерунду о любви к ближнему.
Докурив сигарету, Колчин прошел в ванную, умылся, вышел на кухню. Надя уже крутилась у плиты, помешивая в кастрюльке молочную кашу. Она промурлыкала «доброе утро», поставила на стол чашку черного кофе. Колчин помешивал кофе, и строил планы на ближайшую перспективу.
Вчерашним вечером он перебрался в свою квартиру и тут же, не теряя времени попусту, позвонил Наде. Операция «Холодный фронт» закончена, он получил право на отдых. Колчин еще плохо себе представлял, как этим правом воспользоваться. На будущей неделе он съездит в гости к матери. Поживет у нее дня три, а то и все пять, затем вернется в Москву и будет находиться в резерве, ожидая новой командировки.
Надя села к столу и долго наблюдала за тем, как Колчин пьет кофе.
– Ну, расскажи, как съездил в свой Новоалтайск?
– Да, чего там рассказывать, – пожал плечами Колчин. – Скука, рутина, холостяцкий быт, консервы вместо ресторана.
– И что же? Не было ни одного приключения? Ну, хотя бы любовного?
– Любовного – нет.
– Но что-то забавное случается даже в этой глубинке?
– Случается. Перед самым моим отъездом в центр города, на главную улицу забрел козел. Грязный такой, рога длинные. Вокруг машины, пешеходы, а он стоит в этой сутолоке и блеет. То ли от страха, то ли от удивления. Там на окраинах полно сараев, в которых местные жители держат скот. Козел открыл рогом заверку на двери и выбрался погулять. Зашел в прямо центр. А хозяева с ног сбились, ищут его по всему городу.
– И что?
– Ну, мы с ребятами навалились на козла, повалили его, скрутили. Стали веревкой вязать. Тут как раз хозяева появились. Засунули козла в кузов машины. Короче, смех, да и только. – М-да, смех. Представляю себе картину, – Надя смотрела на Колчина с немым укором. – Ты стоишь посередине оживленной центральной улицы и тянешь за рога какого-то немытого старого козла. Печальное зрелище. Хорошо, что я не стала свидетелем всего этого. Наверное, пьяный был?
– Кто пьяный?
– Ну, не козел же. Разумеется, ты.
– Нет, трезвый. Только пива выпил.
– Бочку?
– Какой-то у нас странный разговор. Ты просишь рассказать о приключениях, я рассказываю. А ты иронизируешь без повода. Я и обидеться могу.
157 
