146 
Хмель ударил и в голову Локтеву. Он поставил на диван три толстых телефонных справочника, выхватил пистолет и пальнул в них. Пуля пробила все три книги в жестких переплетах и застряла в подушке дивана. Удовлетворенный убойной силой пистолета, Локтев приземлился к столу, набрался терпения и выслушал до конца длинный тост Мухина. Кажется, старик что-то говорил о молодежи…
После девятой рюмки Мухин, больше не порывался плясать и даже не претендовал на роль тамады. Выпив, он закрыл глаза и задремал на своем стуле во главе стола.
Журавлев заявил, что жена волнуется, а он ещё не купил внучке молока. Локтев проводил Журавлева до набережной. Стоя у раскрытой дверцы такси, он обнял захмелевшего сыщика и даже ткнулся в его щеку губами.
Вернувшись обратно в квартиру, Локтев застал Мухина лежавшим на диване в обнимку с шахматной доской. Он на руках донес старика до спальни и уложил в кровать. И ещё целый час Локтев слонялся без дела, вдыхая пьянящий запах свободы. Как выяснилось, свобода пахла вкусно. Свежей ветчиной, тортом, красной рыбой и ещё Бог знает чем. Наслаждаясь обретенной независимостью, Локтев позволил себе рюмку ликера, в обнимку с собственной тенью станцевал фокстрот.
В двенадцать ночи его осенила новая идея. Он разложил на кухонном столе чистую бумагу и засел за наброски новой пьесы. В два часа ночи понял, что писанина никуда не годится, это строчки – просто пьяная галиматья. Разорвав исписанные листки, Локтев завалился спать.
Он проснулся, когда подошло время обеда. Весь день провел в праздности, шатаясь по квартире и часто залезая в забитый продуктами холодильник. В восемь вечера позвонил Руденко и сказал, что завтра в семь вечера нужно встретиться на том же месте, в шашлычной.
Локтев похолодел сердцем. Он вдруг понял, что свободная жизнь куда-то уходит. Она заканчивается, так и не успев начаться.
Эпилог
По вечерам шашлычная «Вид на Эльбрус» светилась всеми огнями, здесь стали заводить музыку. Это были немодные теперь джазовые мелодии шестидесятых годов. Но уют новых занавесок, огни и музыка почему-то не привлекали посетителей.
В зале было пусто и прохладно. Локтев уже четверть часа сидел напротив Руденко и слушал его затянувшийся монолог об успехах по службе. Раскрасневшаяся физиономия инспектора блестела от счастья, как натертая бархоткой пряжка солдатского ремня.
– Вчера целый день меня все управление поздравляло, – говорил Руденко. – Потоком люди шли. Успешная операция, большой риск и всякое такое. Кстати, о риске. До милиции я работал младшим научным сотрудников в одном сраном НИИ. А директор там мужик лет шестидесяти, вдовец. У него молодая любовница и сам очень молодился, чтобы ей соответствовать.
– А при чем тут риск?
– Я рассказываю о самом рискованном, о самом опасном поступке в своей жизни. Директору исполняется шестьдесят. Наш отдел скидывается на подарок. А один козел купил на общие деньги здоровенную трость с серебряным набалдашником в форме собачьей головы. Я должен выйти на сцену дворца культуры и вручить эту гребенную палку. Я молодой чувак и не понимаю, что подарок стариковский, а директор молодится изо всех сил. В первом ряду сидит его цыпочка, любовница. Короче, вручаю. А он аж покраснел весь от ярости. Глаза кровью налились, аж весь затрясся. Я думал, он хватит меня по башке этой палкой. Но пронесло. Чудом.
– И чем кончилось дело?
– Меня подвели под сокращение. А потом весь наш отдел расформировали. Я устроился в милицию, тогда с кадрами была большая проблема. Вот это был риск: выйти на сцену и подарить палку. До сих пор удивляюсь, как цел остался. Но все это – дела давно минувших дней. Вообще-то, большое дело мы сделали.
– Большое, – как эхо повторил Локтев.
Руденко посмотрел на свет пузатый стеклянный графин. Остатки водки едва покрывали донышко. Руденко поднялся с места, направился к прилавку, через минуту вернулся с полными графином и блюдцем с нарезанной колбасой. Он наполнил рюмки.
– Да, не каждый день такие операции проворачиваем, – сказал инспектор. – И дело тут не в том, что обезвредили эту тварь Тарасова. Большие деньги государству вернули.
– Поздравляю.
– Чувствуешь, чем пахнет на этот раз?
Руденко поводил носом, словно охотничья собака.
– Опять дерьмицом? – предположил Локтев.
– На этот раз запах приятный. Пахнет премией в размере двух месячных окладов. И, главное, внеочередным званием. Теперь я, считай, уже майор.
146 
