17 
– То есть как это, на постоянной основе?
– Я поговорил с тамошним начальством. Дело за малым. Требуется собрать кое-какие бумаженции. С места его последней работы, ну, с Казанского вокзала, из собеса. Он ведь заслуженный человек. Всю жизнь на железной дороге, не вылезал из командировок, помогал что-то там строить и восстанавливать. Ну, и все такое. Есть медаль «За доблестный труд», а уж почетными грамотами можно сортир на даче обклеить. Я вот всю жизнь вкалываю, как проклятый, не разгибаясь, света белого не вижу, но мне почему-то медаль не повесили. Грошовую премию выпишут – и слава Богу. А у него медаль… Я так понимаю, что государство не имеет права отправлять на помойку заслуженных людей.
– М-да, это право имеют их дети. Выброси из своей дурной башки этот дом престарелых. Еще раз заикнешься о нем и схлопочешь оп морде. Понял?
– Понял, – не стал спорить брат. – Но как ты собираешься ухаживать за стариком? Ты несколько месяцев пропадал в Воронеже. Ты вечно торчишь в каких-то мастерских… А за отцом кто-то должен приглядывать. Нужна целая тонна лекарств. Нужны, наконец, деньги. Потому что его пенсии хватает кошке на молоко.
– Я найму ему сиделку.
– На какие шиши? На мою помощь можешь не рассчитывать. Я всего лишь инженер. У меня дети. А ты разбогател? Клад нашел или крупно выиграл в казино?
– Ты прав, с деньгами у меня проблемы, – вздохнул Бирюков. – Еще до отъезда в Воронеж дела шли так себе. Мне нечем было платить за аренду студии. Половину картин я перевез к себе на квартиру. И теперь они занимают большую комнату. Лежат штабелями, одна на другой, с пола до потолка. Сто с лишним работ маслом мне разрешили временно хранить в подвале районного загса. В свое время я помог им устроить бесплатные выставки художников из Московской области. Но в загсе сейчас ремонт. И каждый день я жду плохих известий. Мне позвонят и скажут: ваша картины залила канализация. Или они сгорели при пожаре.
– Вот видишь, сам говоришь…
– Дослушай. Я согласился поехать в Воронеж, ишачил там все лето, потому что по договору мне должны были заплатить кучу денег.
– А, за эту роспись фойе какого-то там Дворца культуры.
– Не какого-то, а комбината минеральных удобрения.
– Ах, удобрений? Это меняет дело. Удобрений… Все это я знаю. Ты уже рассказывал. И про удобрения тоже рассказывал.
– Но я не говорил, что получил вместо денег шиш. И хорошо еще, что заказчик оплачивал гостиницу, выдавал талоны на питание и покупал билеты на поезд. Иначе я бы вернулся назад без порток.
– Тебя что, кинули? – брат округлил глаза.
– Есть шанс вернуть деньги. Но нужно постараться. Тогда мне будет, чем заплатить за сиделку и отцовы лекарства. Кстати, мои пушки ты еще не продал?
– Нет, – Алексей нахмурился. – Покупателей не нашлось. Зачем тебе оружие?
– Ворон постреляю. А потом сдам в металлолом.
– Ты снова захотел неприятностей? Они у тебя уже были, вспомни…
– Мне нужены мои пистолеты.
– Черт с тобой, забирай, – брат пожал плечами. – А почему ты стал ходить с кейсом? Такие вещи – не в стиле свободных художников.
– Кейс не мой. Долго рассказывать. Ну, это посылка из Польши, которую я должен передать владельцу картинной галереи «Камея». Вот жду звонка.
Брат кивнул головой и потащился в прихожую, раскладывать стремянку. Через пару минут он доставал с антресолей спортивную сумку, стер тряпкой пыль. Бирюков расстегнул «молнию». Два пистолета ТТ и коробки с патронами. Все на месте.
***
Через полчаса Бирюков сел за руль видавшей виды «девятки», сунул под сиденье пластиковый пакет, в котором лежало оружие. После разговора с братом на дне души шевелилась какая-то тягостная муть. Возвращаясь домой, он крутил баранку и перебирал в памяти события последних месяцев.
Прошлой осенью через бывшего однокашника по художественному училищу, сделавшего стремительную административную карьеру, Бирюков сумел пробить одну редкостную халтуру: заказ на оформление фойе в новом Дворце культуры в Воронеже. Предстояло расписать внутреннюю стену здания площадью триста двадцать квадратных метров. Зима и начало весны прошло в работе над эскизами и бесконечных согласованиях вариантов росписи. К середине марта все утрясли, и Бирюков вместе со своим помощником художником Пашей Ершовым приступили к делу. Роспись была закончена в конце июля. Художники лазали по строительным лесам, которыми обнесли ту самую стену, и наводили последний марафет. Со дня на день ждали приезда Генерального директора комбината Артура Дашкевича. Заказчик должен взглянуть на работу, подписать бумаги и распорядиться, чтобы выплатили деньги. Настроение художников было прекрасным.
17 
