37

Когда они покинули рынок и вышли на главную площадь, Нэнси почувствовала легкое опьянение. Пиво на высоте 12 тысяч футов над уровнем моря подействовало не так хорошо, как уверял Джек Адамс. Ее покачивало, и контуры зданий казались слишком резкими на фоне лазурного неба.

— Может, лучше дождаться возвращения Гуна? Нам ведь надо быть готовыми к его приходу.

— Да не волнуйтесь, — ответил Джек. — Он тут неподалеку, в чайной «Мигу». И пожалуйста, не вспоминайте при нем о том, о чем мы только что говорили. Ему не понравятся мои рассуждения о тибетском буддизме.

Джек уверенно прошагал через оживленные торговые ряды и вышел на площадь. Нэнси медленно плелась за ним, как вдруг, несмотря на опьянение, почувствовала опасность. Буквально в нескольких ярдах впереди прямо на нее шел молодой краснолицый тибетец.

— Американка, убирайся к себе домой!

Нэнси сделала вид, что не слышит и отвернулась от него, но краем глаза все же видела, что парень приближается. Внезапно он закричал:

— Далай-лама — грязный осел!

Нэнси прибавила шагу, но парень пошел скорее. По-английски он говорил хорошо — явно образованный человек.

— В Тибет пришла свобода, мы не хотим горбатиться на монахов. Мы не хотим, чтобы иностранцы навязывали нам далай-ламу. Тибет свободен!

В этот момент он очутился у нее за спиной. Нэнси ощутила его руки на своих плечах, и, прежде чем она успела отреагировать, парень развернул ее и крепко ухватил за воротник блузки. От него разило алкоголем. В глазах плескалась ненависть.

— Зачем вы приехали в Лхасу? Смотреть старые монастыри? Зачем?

Она попыталась ответить дрожащим от паники голосом:

— Я не… Ни в каком монастыре я еще не была…

Парень придвинулся к ее лицу. Нэнси отшатнулась, но он дернул ее на себя и свирепо оскалился, словно хотел вцепиться в нее зубами.

— Монастыри — зло. Они угнетают нас! Далай-лама — диктатор! А у нас теперь демократия, все люди равны. Американцы должны сидеть у себя в Америке, а не пытаться вернуть к власти диктаторов в Тибете!

Парень скривился, будто готов был разразиться рыданиями. В этот момент к Нэнси подоспели Джек и Гун. Гун настойчиво, но не грубо взял парня за руки и тихо заговорил с ним по-тибетски. Джек замер рядом, наблюдая за реакцией на слова Гуна. Мало-помалу тибетец разжал хватку и отпустил Нэнси — все это время Гун что-то втолковывал ему.

Когда тибетец безвольно уронил руки, Гун обнял его за плечи и повел к ступеням, где тот прежде сидел. Нэнси приходила в себя, пережив несколько жутких секунд. Вскоре вернулся Гун. Он качал головой, лицо его было печальным.

— Плохо. Все больше и больше молодежи ведет себя так — они в растерянности. В школе их учат, что тибетская культура — это лишь прикрытие клерикальноаристократической эксплуатации. Китайцам забивают головы коммунистической пропагандой, и они верят ей, а потом взрослеют и начинают чувствовать, что это неправда, что нельзя топтать и отрицать свое прошлое. Отсюда растерянность, и злоба: многовато неразрешимых вопросов. Венец всего — безработица, поэтому они пьют, слишком много курят и скандалят.

— А я думала, Лхаса буйно развивается. — Нэнси понемногу успокаивалась. — Думала, «Небесный поезд» из Пекина привозит новые рабочие места и всеобщее процветание.^[51]

— Так и есть, только не для тибетцев. Чтобы получить нормальную работу, надо разговаривать и писать по-китайски. Более восьмидесяти процентов тибетцев неграмотны, мало кто знает китайский. Вы же видели молодых парней в чайных Лхасы — они играют в бильярд, пьют чай или чанг, тибетскую водку… Грустно. Одно хорошо: большинство из них остаются патриотами. Этот паренек — особый, трагический случай: у него даже гордости за Тибет не осталось…

Нэнси глянула Гуну за плечо: юноша сидел на ступенях, обреченно свесив голову меж коленей, словно этот мир отнял у него последнюю надежду.

— Что же будет с ними, с молодыми? Найдут ли они работу? Наладится ли их жизнь?

Гун не удержал горестного вздоха.

— Нет. Для озлобленных молодых, не желающих учить китайский, работы нет. В своей стране мы стали людьми второго сорта. Слишком поздно переделывать Тибет. Теперь тибетцы — национальное меньшинство на собственной родине. Я не знаю, что тут можно сделать…

  76