112 
— Ты не забудешь оставить ему записку там, где мы договорились, на подносе с ужином?
— Не волнуйтесь, все будет сделано. Сообщение будет немногословным: «Нам надо поговорить сегодня же. К.»
Кэтрин, уже в который раз за последние десять минут, выглянула в окно. Наконец-то! Доминик спускался с холма,
— Это он. Будет здесь с минуты на минуту.
— Пойду накрою ужин.
— Не забудь…
— Я положу се на самое видное место.
Кэтрин кивнула. Через несколько минут хлопнула дверь, раздались шаги. Кэтрин прижала ухо к двери, ведущей в спальню мужа. Доминик обменялся парой фраз с Персивалем, затем Кэтрин услышала, как открылась дверь в комнату Доминика. Из холла в комнату вошли еще двое — по всей видимости, мужчины.
— Я взял на себя смелость заказать вам ванну, милорд, — сказал Персиваль.
Кэтрин тихо выругалась. Ну вот! Сколько еще ждать? Вода в ее ванне уже, наверное, совсем остыла.
Нагая, если не считать тонкого шелкового халата, Кэтрин подняла наверх волосы, заколола их шпильками, не слишком надежно, так, чтобы их можно было распустить одним грациозным движением, и вновь нервно заходила по комнате. Очень живо представлялось ей обнаженное тело Доминика, сидящего в ванне. Может быть, стоит зайти и, ничего не объясняя, начать тереть ему спину? В конце концов, разве она ему не жена?
Кэтрин тряхнула головой. Нет, так не пойдет. Доминик может быть не один. Лучше уж не отступать от плана. И вновь она подошла к двери и прижалась к ней ухом. Персиваль ушел наконец: Кэтрин слышала шарканье, затем скрип двери. Кэтрин услышала, как Доминик вышел из ванны, как подошел к двери. Ага, ему принесли ужин. Сейчас он прочтет записку!
Кэтрин ждала, затаив дыхание. Наконец послышался негромкий стук в дверь, разделявшую их покои. Кэтрин скинула халат, села в едва теплую воду. Ну что же, хорошо хоть пена не опала.
Доминик снова постучал в дверь, на этот раз громче.
— Кэтрин, ты здесь? — тревожно спросил он и, как того и хотела Кэтрин, вошел, не дождавшись ответа.
— Доминик! — удивленно воскликнула Кэтрин, встала и потянулась за полотенцем, которое, как назло, оказалось слишком далеко — на кровати. Вода стекала по стройному телу, по точеным ногам на пол — полотенце оказалось таким маленьким, что едва укрывало плечи.
— Прости, — виновато улыбнулась она. — Я, кажется, задремала и не слышала, как ты стучал.
— В самом деле? — едко поинтересовался Доминик, поедая ее взглядом. — А как насчет записки? Там, кажется, говорилось о том, что ты хочешь меня видеть.
— Ах да! Записка… Я написала ее еще днем. Почему-то я решила, что раз ты собрался утром в Лондон, то должен вернуться домой до обеда. Ты не подашь мне халат?
Кэтрин кивнула в сторону вещицы из изумрудного шелка, оставленной на спинке стула. Чтобы взять его, Доминику пришлось бы еще на несколько шагов подойти к ней. Доминик взял халат и сделал следующий шаг — ей навстречу, и тут, совершенно случайно, полотенце падает с плеч Кэтрин.
— О, прости, — стыдливо потупилась Кэтрин и взяла халатик из рук Доминика.
Зеленый шелк прилип к влажному телу. Кэтрин расправила ткань на груди, при этом один из двух заострившихся и набухших сосков случайно задержался между ее пальцами.
— Чего ты добиваешься? — сквозь зубы процедил Доминик, но при этом смотрел не ей в лицо, а па ее грудь.
— Может быть, сначала ты дашь мне одеться? Ты не хочешь помочь мне надеть халат?
Доминик прищурился. Рот его скривился в усмешку. Мгновение он молча смотрел на нее: смуглый красавец, с обнаженным по пояс торсом. Его возбуждение было заметно по топорщившимся бриджам.
И вдруг, мгновенно оказавшись вплотную к Кэтрин, он сорвал с ее плеч халат. Отсветы пламени играли на ее гладком теле, капельки воды превращались в алмазы. Груди ее, тяжелые, но крепкие, вздымались попускались при каждом вдохе, аккуратный золотистый треугольник притягивал взгляд.
Доминик чуть отступил, во взгляде его мешались желание и боль.
— Я твоя жена, Доминик, — тихо сказала Кэтрин. — Я принадлежу тебе, все остается по-прежнему, помнишь, как было в таборе. Я — твоя, и ты волен делать со мной, что пожелаешь.
Кэтрин сделала шаг ему навстречу, обвила руками его шею. Кожа его казалась горячей, черные его кудри были шелковистыми, мягкими.
— Я хочу тебя, — прошептала Кэтрин, и Доминик, сам того не желая, сжал ее в объятиях. Губы его приникли к ее устам. Тепло его тела, его жар, его огонь согревали ее. Он погрузил пальцы в ее рыжие волосы, вынул шпильки. Золотая волна упала Кэтрин на спину. Она чувствовала телом его восставшую плоть, и сейчас ей больше воздуха, сильнее жизни хотелось почувствовать его внутри себя, глубоко-глубоко.
112 
