Последние отзывы

  67  

Где она теперь, если все же добралась до страны? Не отвернулся ли от нее человек, которого она когда-то любила? Или, отказавшись жениться, принудил сожительствовать с ним?

Что, если после того, что было между ними, Кэтрин зачала от него ребенка?

Мысли о том, что его ребенку уготована та же судьба, что когда-то ему самому, и о том, что Кэтрин делит постель с другим, становились невыносимыми.

Проклятие! И во всем виноват он сам. Все пошло наперекосяк с самого начала. Надо было с первого дня дать ей понять, что здесь хозяин — он. Как он мог позволить девчонке крутить им! Как это на него не похоже! В будущем он не допустит подобной слабости с женщинами.

И все же он тосковал по ней. Он помнил каждое мгновение, проведенное с ней. Он помнил ее запах, чистый и женственный, помнил ее волосы, мягкие и шелковистые. Он помнил, как любил ее, и всякий раз при этом воспоминании тело его твердело и наливалось жаром.

Проклятие, где она?

В дверь постучали. Доминик вздрогнул. Он встал. Привратник Блатбери открыл дверь.

— Мальчик, милорд, — проговорил длинноносый узколицый слуга, — ничего серьезного. Ссадина и шишка на голове, но я думал, что вы захотите узнать…

Оливер Блатбери увидел жалость на лице молодого маркиза. Окажись пару лет назад в поместье приемыш, которому разбили нос, он бы и не подумал беспокоить сэра Доминика из-за таких пустяков, уложил бы мальчишку в постель и сделал бы примочки, и все. Но сейчас предубеждение, которое большинство слуг испытывали к молодому Грэвенвольду, исчезло. Это произошло во многом благодаря тому, что Доминик оставил на службе старика Персиваля. Персиваль и Оливер дружили, и теплое отношение двух стариков к сыну маркиза заставило и остальных изменить свое отношение к наследнику поместья.

— Где он? — спросил Доминик.

— В своей комнате, господин. Мальчик просил ничего вам не говорить, но я подумал, что лучше сказать.

— Ты все сделал правильно, — ободрил старика Доминик, идя за привратником.

Они поднялись по широкой каменной лестнице, а затем прошли по длинному широкому коридору в спальню Яноша. Мальчик лежал на громадной кровати, и в больших темных глазах его застыла тоска. Один глаз припух, вокруг образовалась красноватая ссадина, щеку перерезала довольно глубокая царапина, а над правым ухом вздулась шишка.

— Черт, — пробормотал Доминик.

— Пожалуйста, не злись.

Янош виновато взглянул на испачканную в крови дорогую льняную сорочку и сел.

— Одежда — пустяки. Ее нетрудно купить. Лучше расскажи, как все произошло.

Мальчик отвернулся, уставившись в стену.

— Они обзывали меня. Говорили плохие вещи о моей матери.

— Я предупреждал тебя, — сказал Доминик. — Ты должен научиться не замечать их.

Хотя о цыганском происхождении мальчика никто не упоминал, и одет он был в добротную, прекрасно сшитую одежду, смуглая кожа ребенка и странная речь тут же сделали его предметом насмешек.

— Это нелегко, — сказал Янош.

— Знаю.

Мальчик удивлял Доминика. Ребенок ни разу не отступился от своего решения, и с тех пор, как они с Домиником приехали в Англию, без жалоб подчинялся всем предъявляемым к нему требованиям.

Он морщился, натягивая неудобную одежду, белье, короткие курточки и тесные кожаные туфли, но никогда не просил разрешить их снять. Напротив, он старался найти забытье в странных, неведомых доселе удовольствиях этого нового мира, и эти открытия стоили того, чтобы платить за них некоторыми неудобствами.

— Кто тебя избил? — спросил Доминик.

Янош опустил глаза.

— Скажи мне.

— Один мальчик, — уклончиво ответил ребенок. В поместье было много детей — отпрысков прислуги, конюших, крестьян.

— Кто?

— А что ты с ним сделаешь?

— Я прикажу его отцу выпороть негодяя. Он этого вполне заслуживает.

Янош ничего не ответил. Доминик ждал. Наконец, вздохнув, Доминик спросил:

— Ну что, не хочешь говорить? Думаешь, так будет лучше?

— Я не хочу никому зла, Я хочу только учиться.

Доминик сжал зубы. Перед его мысленным взором встали горькие картины его детства.

— Ты такой же свой здесь, как и они все, даже больше свой. Помни об этом.

Янош понимал, что говорить о своем происхождении, равно как и о происхождении его опекуна, очень опасно. Мальчик кивнул и лукаво улыбнулся, еще бы, ему доверена тайна — их общая с Домиником тайна.

— Я помню.

— Персиваль тебя искупает, а после мистер Рэйнольдс продолжит занятия.

  67