очень нудно 
136 
Пока Мика переоделся в брюки и нормальные туфли, сменил грязную майку на чистую рубашку и смотался вниз, в продовольственный магазин на первом этаже своего дома.
В долг, «на запись», кассирша Роза выбила Мике чек на четвертинку водки, сто пятьдесят граммов докторской колбасы, двести граммов драгобужского сыра, серый батон за тринадцать копеек и пачку кофе с цикорием.
Мика обещал Розе расплатиться через пару дней и поднялся наверх, к себе в «пенал».
Помянули отца.
Долго разглядывали фотографии шестнадцатого года…
Пили кофе. Оказывается, князь Лерхе тоже хранил статью Константина Симонова о Сергее Аркадьевиче Полякове. Вырезал из газеты еще в сорок третьем году, когда сидел в лагерях на Колыме, да так и берег всю свою оставшуюся жизнь — хорошие поминальные слова о прекрасном человеке, о «добром и лихом товарище», как сказал князь Владислав Николаевич Лерхе в 1964 году.
Спустя год князь Лерхе скончался.
***
… Ах, черт побери, сколько же людей уже ушло из Микиной жизни!
Кто умер, кого убили…
А кто остался жить, но сам собой растворился в черной тени Микиного забвения.
Вот встреться Мика с ними сейчас — и не испытал бы никакой радости. Так, наверное, первые полчаса: «А помнишь? А помнишь?…»
И все. Лопается мыльный пузырь никчемушних воспоминаний, оставляя маленькие слякотные капельки, которые потом высыхают, становятся почти незаметными серыми пятнышками — до первой элементарной стирки…
Но ведь есть и те, кто живет с тобой вместе на одной и той же Земле и кого уже так много лет нету рядом. И не обрывки тягостно-насильственных, каких-то осколочно-щепочных воспоминаний связаны с этими никогда не забываемыми людьми, а благодарственная и нежная память о каждой минуте, проведенной вместе, вероятно, будет преследовать Мику до конца его жизни.
Почему ОНИ сейчас не рядом, не вместе?…
Кто в этом виноват?
Скажешь: «Жизнь» — и сразу почувствуешь фальшь. Скажешь: «Обстоятельства» — попахивает предательством, трусостью, нежеланием признать свою бездарность, свои ошибки.
Так кто же в этом виноват, а, Мика?!
Боже мой, какое счастье, что ты еще умудрился сочинить себе Альфреда!
Что может быть отвратительнее, чем одинокая и неопрятная старость?…
***
— С возвращеньицем вас, Михал Сергеич! — громко прокричал мюнхенский представитель «Аэрофлота» Женя Гордеев, увидев спускающегося по трапу Мику Полякова. — Завтра прием в генконсульстве, помните?
— Помню, Женечка, помню, — ответил Мика и незаметно подправил на своем плече неловко усевшегося там невидимого Альфреда.
Женя Гордеев уже проинформировал экипаж обо всех званиях и заслугах М. С. Полякова перед родным отечественным искусством и теперь старался показать ленинградским летунам, что он с Михал Сергеичем вот так, запросто…
— А мою просьбу не забыли? — игриво спросил Женя.
— Забыл, Женя, каюсь, — искренне и простодушно признался Мика, не имея понятия ни о какой просьбе Гордеева.
И тут же достаточно ощутимо ущипнул за задницу Альфреда. Тот тихохонько взвизгнул.
— Когда вы по телефону заказывали билет на Питер, я же так просил вас привезти мне глоток свежего российского воздуха! — захохотал Женя Гордеев, таким образом продемонстрировав экипажу и, может быть, «кому следует» (хрен его знает, кто там прилетел этим рейсом…) свою несгибаемую верность Родине. Хотя Мике было достоверно известно, что Женя чуть ли не половину «Аэрофлота» московского закупил, чтобы только остаться в Мюнхене на второй срок!
— А-а… — облегченно проговорил Мика. — Это я тебе привез. Только твой воздух у меня в багаже. Я его тебе завтра торжественно вручу на приеме в нашем консулате. Ладно?
— Нет проблем, Михал Сергеич! — снова захохотал Женя.
… Уже в такси Мика тихо сказал Альфреду:
— Я тебе уже раз десять втолковывал — разговариваешь с кем-нибудь МОИМ ГОЛОСОМ, изволь все запоминать! Чтобы не ставить меня в дурацкое положение!..
Альфред виновато промолчал.
Таксист-турок удивленно посмотрел в зеркальце заднего вида: старик пассажир, наверное, совсем спятил — бормочет что-то сам себе под нос на каком-то непонятном языке!..
***
К своему редкому для Мюнхена восемнадцатиэтажному дому на Герхард-Гауптман-ринг подъехали часам к двум дня. На счетчике было сто пять марок. Мика дал шоферу-турку сто десять и покатил чемодан ко входу в дом. Кроме этого, Мика нес на одном плече сумку, а на втором Альфреда.
136 
