очень нудно 
44 
Через час Алексей Сергеевич Самошников уже лыка не вязал. Сломался он сразу после второго стакана – будто его с грядки срезали…
– Очнись, Леха! Очнись, шоб тебе пусто было… – чуть не плакал Гриша Гаврилиди. – Ой, Боженька ж ты мой, надо же было так быстро нажраться! Ни за жизнь поговорить, ничего… Ты хоть слышишь меня, байстрюк?
Лешка поднял на Гришу бессмысленные глаза и что-то попытался сказать. Но звука никакого не произвел, только губы зашевелились было и замерли.
– Не спи, не спи, Лешенька… – по-бабьи причитал перепуганный Гриша. – Так ведь можно и не проснуться!
Лешка с трудом поднял веки, посмотрел сквозь Гришу Гаврилиди и прошептал:
– Ах, если бы…
– Что?… Что ты сказал? – не расслышал Гриша.
Лешка помотал головой, попытался выпрямиться и снова уронил голову на грудь. Затем собрался с силами, как-то умудрился поднять подбородок, подпер его руками, положив локти на стол, и медленно, стараясь отчетливо выговаривать каждое слово, проговорил:
– Знаешь… Уже несколько раз… Старик в белом. Не то снится, не то наяву… Только не понять – на каком языке говорит. Но я его почему-то понимаю… Весь в белом… И волосы, и шляпа… Только глаза голубые. У белого старика…
– Хорошо, хорошо, Лешенька! Пусть будет белый старик, красный, зеленый… Хоть в крапинку! Ты только не пей больше, ладно? А я тебе сейчас чайку зелененького с жасминчиком замостырю – очень оттягивает!…
– А где этот белый старик с голубыми глазами?… – вдруг почти трезвым голосом спросил Лешка и удивленно оглядел всю свою кухоньку. – Он же только что был здесь…
Гриша в отчаянии схватил бутылку с остатками «Корна», стал яростно выплескивать его в раковину, приговаривая:
– Так!!! Вот мы и до психушки уже докушались!… Вот нам уже начинают голубые старики с белыми глазами мерещиться… Эй, ты, Артист Иваныч, твой старик не с хвостом и рогами был? А?
Возникла томительная пауза. Потом Лешка положил голову на стол и, засыпая, негромко произнес:
– Нет… не было. Но один раз… Ты только не смейся, Гриня. Один раз мне привиделись у него за спиной большие белые крылья…
– Владим Владимыч… Владимир Владимирович! Бологое! – услышал я голос Ангела, еле открыл глаза и с трудом приподнялся на локте.
Казалось, мое тело и мозг были буквально отравлены тяжким посталкогольным недомоганием несчастного Лешки Самошникова, которого я наблюдал еше несколько мгновений тому назад.
Первое, что оказалось на уровне моих глаз, – стоящий на купейном столике стакан с джином и кубиками льда, плавающими поверху.
Я сознательно упомянул про кубики льда, «плавающие поверху».
Лет двадцать пять тому назад мы с моей женой Ирой читали чью-то повестушку в модном тогда еще журнале «Юность». В этом сочиненьице было одно забавное описание. Виски (так же, как и джин) в то время еще считалось напитком отрицательных персонажей, и один вот из таких гадов в той повестухе «ПИЛ КАКУЮ-ТО ЖЕЛТУЮ МУТНОВАТУЮ ЖИДКОСТЬ ИЗ СТАКАНА, НА ДНЕ КОТОРОГО ПЛАВАЛИ КУБИКИ ЛЬДА…».
Автор этого замечательного сочинения мог никогда в жизни сам не видеть виски, а так как эта гадость была положена только зарубежным мерзавцам, то естественно, что автор назвал ее «МУТНОВАТОЙ». Очень, я бы сказал, выразительно! Но вот каким образом у этого сочинителя КУБИКИ ЛЬДА ПЛАВАЛИ НА ДНЕ СТАКАНА – это уже уму непостижимо! Нанести такой силы удар по начальной физике шестого класса средней школы – дано не всякому…
Итак, перед моим носом стоит почти целый стакан моего любимого джина со льдом – как и положено, плавающим сверху, а я, пожалуй, впервые в жизни, отворачиваюсь от этого стакана, стараясь даже не вдыхать его гордый можжевеловый аромат!
– Как заказывали, – улыбнулся мне Ангел.
– Спасибо, дружочек мой, – виновато ответил я. – А нельзя ли это поменять на стакан простого горячего и крепкого чая?
– Уже, – сказал Ангел.
Я клянусь, что не отрывал глаз от стакана с джином! Я отворачивался, но не настолько, чтобы потерять джин из поля зрения. Однако когда вместо джина и на его месте возникли чай, сахар, лимон и маленькие симпатичные крекеры, которые я обожаю, – я так и не смог понять… Чудеса, да и только!
– На Лешку насмотрелись? – сочувственно спросил меня Ангел.
– Угу… – ответил я, соединяя чай, лимон и сахар воедино.
Наш состав тихо стоял на своей единственной остановке в середине этого пути и ночи.
За окнами вагона слышны были негромкие голоса, металлические звуки, а потом все накрылось и увязло в хрипло-простуженном диспетчерском радиобормотании, в котором нельзя было разобрать ни одного слова. Однако кто-то все-таки понял эту диспетчерскую абракадабру, потому что наш поезд слегка лязгнул вагонными сцепками и почти неслышно стал уходить от желтых привокзальных фонарей…
44 
