22 
— Но… Берил… — Голос девушки дрогнул, в глазах появилась тревога. — Ты помнишь, как мы говорили с тобой о любви, а когда ты дебютировала в свете, мы поклялись, что никогда не выйдем замуж без любви?
— Именно так я и намеревалась поступить, — тихо сказала Берил, — но обстоятельства сложились иначе.
— И ты полагаешь, что будешь счастлива… без нее? — изумилась Торилья.
— Ну конечно же, я буду счастлива с Галленом. Ведь у меня будет все, что мне нужно… Все!
— А он любит тебя? — спросила Торилья. — Он обязан любить тебя, иначе зачем же ему жениться на тебе?
Верил кокетливо посмотрела на кузину.
— Галлену нужен сын и наследник. А как же иначе, ведь такое состояние нужно кому-то оставить. А еще, Торилья, мне кажется — хоть он никогда не говорил об этом, — таким образом он получит возможность спастись от излишнего внимания одной напористой вдовушки.
Торилья села на софу.
— Меня это вовсе не радует, Берил.
— Ты говоришь прямо как одна наша гувернантка, — сказала Берил. — Боже, я совсем забыла о мисс Доусон! Ее обязательно нужно пригласить на свадьбу.
Она тотчас бросилась к секретеру, и как только взяла в руки перо, Торилья сказала:
— Но ты все-таки еще не назвала мне, имени своего будущего мужа. Я узнала, что он крещен Галленом, но у него должна быть и фамилия.
— Это маркиз Хэвингэм, — объявила Берил.
Она сидела спиной к кузине и потому не видела, как недоверие в глазах Торильи сменилось неподдельным ужасом.
На какое-то мгновение она даже перестала дышать, а потом выдохнула:
— Неужели?
— Я знала, что ты будешь потрясена, — сказала Берил. — Даже на своем диком севере ты должна была слышать о маркизе. Теперь ты понимаешь, почему меня так волнует мой брак?
Торилья замерла.
Она не могла поверить, что Берил говорит правду. Она не могла представить, что ее любимая сестра, с которой она выросла, выходит за человека, которого она, Торилья, презирает и ненавидит всеми фибрами своего существа.
Как объяснить Берил, что более, чем предстоящее замужество кузины, ее волнует этот жених… жестокое чудовище. Человек, на котором лежит вина за смерть детей, увечья их матерей, безысходное пьянство отцов.
Перед ней как наяву возник Барроуфилд.
Омерзительная нищета, грязные, мрачные дома, груда тлеющего угля, дымом своим затмевающая чистое небо, доносящиеся отовсюду грохот молотов и машин.
Воображение рисовало картину, которую часто описывал ее отец. Она видела цепляльщиков, скрючившихся в темной норе, пятилетних детей, пребывающих по шестнадцать часов в сутки в полном одиночестве.
Дети постарше тянули и толкали по тоннелям вагонетки с углем. Насосы в шахте Хэвингэма настолько устарели и утратили работоспособность, что детям приходилось стоять по лодыжки в воде по двенадцать часов в сутки.
Вечерами, по возвращении домой, отец делился с ней своими скорбями, осуждая владельца шахты. Отец приходил такой усталый и подавленный, что порой у него просто не было сил поведать ей о том, в каких дьявольских условиях приходится работать шахтерам и их детям.
— Там вообще небезопасно, — часто повторял он, и когда однажды Торилья в отчаянии спросила:
— Но разве нельзя что-нибудь сделать, папа? — отец только пожал плечами:
— А кому это нужно, дочка? Конечно же, не маркизу Хэвингэму.
Первым ее порывом было немедленно посвятить Берил в происходящее на шахте Барроуфилде и потребовать, чтобы кузина ни в коем случае не выходила за маркиза.
И вдруг как будто рядом с собой Торилья услышала голос Эбби, напоминавшей, чтобы она не досаждала людям на юге своими бедами.
«Они не поймут тебя», — сказала тогда Эбби и оказалась права.
Торилья сама ничего не поняла бы, не отправься она с отцом в Барроуфилд; теперь она сомневалась даже в том, что такое отзывчивое существо, как мать, было способно представить себе ужасающее существование жителей поселка. Почти нечеловеческим усилием она заставила себя промолчать.
Тем временем Берил отвлеклась от секретера.
— Давай пойдем наверх, дорогая, — предложила она. — Я хочу показать тебе кое-что из своего приданого. Пока это лишь самая малость, но на следующей неделе мы отправимся в Лондон на Бонд-стрит и потратим там целое состояние на самые роскошные платья.
Она подошла к кузине, но, взглянув на нее, сказала с некоторой озабоченностью:
— Ты кажешься мне бледной, дорогая., Наверное, устала после долгой дороги, и это неудивительно.
22 
