113 
"Где же ты спрятала его, мама?"
И вдруг ее осенило – наверное, мама выбрала бы такое место, где ее дочери однажды смогут найти записи. Тори заторопилась дальше по коридору. В последнюю неделю жизни мать умоляла барона свозить ее и Клер в Уиндмер. Тори была в это время в школе, не подозревая, что мать тяжело больна. Мама умерла здесь, в этом доме, прежде чем Тори смогла добраться сюда.
Если мама хотела, чтобы она нашла дневник…
Тори бросилась в комнату, которая когда-то была ее спальней. Она сама выбрала для нее бледно-розовое одеяло, хорошо сочетающееся с темно-розовыми занавесками из дамаста. Ей невольно вспомнилось, как было весело, когда они втроем поехали по магазинам, чтобы… но она безжалостно отбросила воспоминания.
Она торопливо подняла пуховую перину и тщательно проверила, нет ли чего-нибудь под ней.
Ничего.
В комоде красного дерева оказалось кое-что из ее одежды.
А в нижнем ящике, под шалью, которую мама связала Тори ко дню рождения, лежал дневник.
У Тори задрожала рука, когда она откинула шаль и любовно провела пальцами по гладкому переплету из красной кожи, потертому от частого пользования. Боже, она наконец нашла его! В горле стоял ком. Когда она доставала дневник из ящика, он открылся, и она узнала знакомый почерк.
Тори не стала читать начало, записи, относящиеся к тому времени, когда Шарлотта Темпл вышла замуж за красавца юношу, в которого была влюблена. Чувства матери были так похожи на ее собственные.
Тори перескочила к последним дням жизни матери, последним неделям, когда она была смертельно больна. И вот оно – доказательство, что все было так, как Тори себе и представляла.
"Сегодня я нашла перстень Уильяма. Он был в шкатулке, где Майлс держит драгоценности, завернутый в белый шелковый атлас и убранный подальше, – трофей, доказывающий, как Майлс умен".
Тори перестала читать и сделала глубокий вдох, чтобы успокоить бьющееся сердце. Бедная мама! Виктория переворачивала страницы, рассказывающие о растущих подозрениях матери и ее страхе.
"Думаю, он понимает, что я узнала о его роли в убийстве Уильяма. Моего любимого Уильяма.
Как я не увидела, что за человек на самом деле Майлс? Как я ненавижу его.
Я боюсь его, боюсь за детей".
Каждая страница наполняла Тори гневом и болью.
"Он изводит меня при каждом удобном случае, его взгляд предупреждает о том, что случится, если я выдам его".
Как могла мама выйти за него замуж? Как могла она не распознать, что он из себя представляет? Но мама была так отчаянно одинока, так погружена в свое горе. И в конце концов прозрела.
"С каждым днем я чувствую себя все хуже и хуже. Я уверена, что Майлс отравляет меня, но не могу понять, каким образом. Я все слабею и уже слишком больна, чтобы остановить его".
Тори смотрела на строки, которые начали расплываться перед ее глазами. Она поморгала, чтобы восстановить зрение, слезы катились по ее щекам.
Он убил и мать!
Тори вытерла глаза и дала себе слово, что увидит, как Майлса повесят.
Она заставила себя продолжать чтение, тем более что за последние несколько дней записей прибавилось мало.
"Конец близок. Я боюсь за дочерей. Я должна найти способ защитить их. Боже милосердный, что мне делать?"
Это была последняя запись. В тот же день мама умерла. Но она нашла в себе силы спрятать дневник в такое место, где, как она верила, Тори найдет его. Может быть, она хотела предупредить Тори.
Или добиться торжества справедливости.
– Ну… я вижу, что вы в конце концов нашли его. – От звуков голоса Майлса Уайтинга ледяной холодок пробежал по ее спине. Тори повернулась и увидела его в дверях. – Для вас было бы гораздо лучше, если бы вам это не удалось… но вы никогда не отличались здравомыслием.
– Вы убили ее! Вы убили их обоих!
– Так считала твоя мать. Она была не в себе, видишь ли… когда умирала. Никто не поверит ни единому слову, написанному ею.
– Поверят, когда я покажу им перстень моего отца! Его, наверное, украл тот, кто убил отца. Мама нашла его в вашей шкатулке, и теперь он у меня.
Его вытянутое лицо окаменело.
– Правда? – Она заметила, как его рука полезла в карман пальто и через миг появилась снова, сжимая пистолет. Боже, она не могла придумать ничего неудачнее, как схватиться с ним в такой ситуации.
– Перстень едва ли послужит достаточным основанием, чтобы вы могли увидеть меня болтающимся в петле, но ваши обвинения, разумеется, чреваты для меня нежелательными неприятностями.
113 
