Глава 14

Радченко сидел, привалившись спиной к стене. Дотянулся до железной кружки, зачерпнул воды из ведра и напился. Камерой предварительного заключения в поселке Устунчак оказался добротный сарай, сложенный из камня.

Он принялся разглядывать стены, покрашенные известью, поверх которой красовались ругательства на таджикском, русском, афганском и узбекском языках.

– Чего, братан, тяжко? – спросил единственный сокамерник Димы, высокий жилистый мужчина по имени Муса. – Привыкай. Тяжело только первый месяц, потом уже легче. Второй месяц как неделя пролетит, а третий…

– Ты в этой помойке третий месяц? – удивился Дима.

– Разве это долго? Ну, вообще-то бывает, что предварительное следствие по году тянется, и по два, и дольше.

– И как тут, жить можно?

– Конечно, здесь тепло и сухо.

Два низких окошка, забранных ржавыми железными прутьями, выходили на равнину, откуда ветер приносил горький запах полыни. Радченко плюнул на земляной пол кровью, вытер губы и повалился на тюфяк, набитый соломенной трухой. Второй обитатель камеры тосковал на таком же тюфяке у противоположной стены. Чтобы чем-то себя занять, задрал штанину и стал ожесточенно чесать ногу, зудевшую от укусов клопов.

– Ты сам откуда? – спросил он, но не дождался ответа.

Радченко впал в состояние глубокой задумчивости, в который раз стараясь понять, из-за чего начался весь сыр-бор на площади. Итак, он затарился в магазине и побрел к машине. И вдруг трое идиотов во главе с местным парикмахером нагоняют его… Может быть, они хотели ограбить или угнать машину? Нет, таким странным способом людей не грабят и машины не отбирают. Он пострадавшая сторона, это ясно как день. Тогда почему валяется в вонючем клоповнике? Наверное, надо подождать, в ближайшее время все разъяснится.

Прошел час, и два незнакомых мента выдернули Диму из камеры. Один держал задержанного под прицелом автомата, другой поставил его перед стеной, на которую повесили белую простыню, вытащил из ящика стола фотоаппарат, сделал несколько фотографий.

– Спросить можно, приятель? – подал голос Радченко.

– Научись обращаться, как положено, гнида, – ответил один из ментов. – Я тебе «гражданин начальник» или «гражданин лейтенант». А приятель тебе тот, с кем ты, сволочь недоношенная, в канаве пьяный валялся.

Вопросы задавать расхотелось. Диму снова засунули в камеру, закрыли дверь и забыли о его существовании.

– Фотографировали? – спросил Муса. – Значит, скоро пальцы твои снимать будут. Ну, намажут их гуталином. И занесут в дакт… в дект… Нет, не выговорю.

– В дактилоскопическую карту персонального учета, – сказал Радченко и отвернулся к стенке.

Появлению второго арестанта одичавший в одиночестве Муса очень обрадовался, но понял, что новичок не в том настроении, когда разговоры разговаривают.

Между тем Кирим Урузбеков не терял времени даром. Он посадил в «уазик» дежурного по отделению сержанта Алымбая Салтанова и помчался обратно на площадь. Капитан боялся, что собравшийся народ может позариться на «Жигули». Разграбят все, что есть в тачке, выпотрошат багажник, выдерут магнитолу с колонками, снимут колеса. А потом подожгут машину – и дело с концом. Оказавшись на площади, Урузбеков с облегчением вздохнул: народ милицию еще уважает. Машину не тронули, исчезли только мешки и провиант, который приезжий купил в магазине.

Кирим сел за руль и отогнал «Жигули» на свое подворье, поставил рядом с домом, думая о том, что, может быть, машина станет его собственностью. При определенном стечении обстоятельств… Пусть пока постоит под брезентовым тентом, а дальше видно будет, как с ней поступить. В прежние времена частенько случалось, когда вещественные доказательства по уголовному делу становились собственностью капитана. Что ж, у него служба такая: кусок хлеба с маслом время от времени перепадает.

  53