66 
Проснувшись, она первым делом бросила взгляд на часы. Стрелки показывали десять минут первого. Корнелия вздрогнула от ужаса и вскочила с постели, торопливо дернув за шнур звонка.
– Ваша светлость провели приятную ночь? – спросила горничная.
– Она пролетела чересчур быстро! – ответила Корнелия и затем, не в силах удержать свое волнение, поведала Виолетте обо всем случившемся с нею. – Ты должна пойти со мной к мадам де Вальме, и Мари научит тебя, как ухаживать за моими волосами. И, Виолетта, как мне хочется, чтобы увидела то платье, что было на мне этой ночью! Это самый красивый наряд, который ты только можешь себе вообразить. И я была в нем совсем другой – совсем, совсем другой!
– И его светлость не узнал вас? – спросила Виолетта.
– У него даже не мелькнуло догадки, что он встречал меня раньше. Почему он должен был меня узнать? Клянусь тебе, я и сама бы себя не узнала. Но мне пора вставать, и, наверное, лучше послать записку его светлости и передать, что я буду готова к ленчу в час.
Во время ленча он был вежлив и предупредителен, но тягостное молчание, как всегда, царило меж ними, и Корнелия изумлялась про себя, насколько отличается ее муж от того веселого повесы, каким он предстал ей накануне. Вечером она обещала поужинать с ним. Но сперва ей нужно изобрести предлог, чтобы умудриться провести день одной. Она еще раздумывала, какую бы ей привести отговорку, когда герцог вынул часы из своего кармана и произнес:
– Я думаю, что мы можем пойти на бега в Лонгчампсе. Правда, я не уверен, понравится ли это вам. Возможно, вы сочтете это слишком шумным и многолюдным зрелищем.
– Я люблю бега, – ответила Корнелия, – и в любом другом случае я непременно отправилась бы с вами. Но у меня разболелась голова, и сегодня я предпочла бы провести время в спокойной обстановке.
– Тогда чем бы вы хотели заняться? – спросил ее герцог.
– Я намереваюсь посетить известных парижских портных, о которых я так наслышана, – ответила Корнелия. – Но, конечно, вам это будет неинтересно, вы должны пойти на скачки. Тем более что если моя головная боль не успокоится, то мне придется остаться дома.
– Вы вполне уверены, что так будет лучше для вас? – спросил герцог с явным облегчением.
– Вполне, – кивнула Корнелия.
– Хорошо, я прикажу подать экипаж для вас к дверям отеля – скажем, в три часа? Я еще не уверен, что смогу вернуться к чаю, но, если вы не возражаете, мы пообедаем с вами в восемь часов вечера. Парижане предпочитают более позднее время для обеда, но мне кажется, что нам лучше придерживаться наших английских привычек, не так ли?
Оставшись одна, Корнелия торопливо надела шляпку, накинула на плечи боа из перьев и устремилась к выходу. Она отменила приказ насчет экипажа, который герцог распорядился заложить для нее, и взяла другой, который доставил ее в апартаменты Рене.
По всему дому Рене были расставлены цветы – орхидеи в количестве, смущавшем баснословной расточительностью, множество редких тропических растений. Хрустальные вазы были полны тубероз, чей чувственный аромат наполнял каждую комнату, тревожа воображение.
– Это – цветы страсти, – пояснила Рене, когда Корнелия заметила, что никогда прежде не видела такого количества тубероз. – Великий князь знает об этом, и поэтому вместе с орхидеями их доставляют каждый день, когда мы в разлуке.
«Она его страстно любит», – подумала Корнелия, и ее невольно охватила жалость, потому что рано или поздно сердце Рене должно разбиться. Великий князь был женат, и положение при дворе обязывало его большую часть времени проводить в России. И Рене, как бы ни была она любима и желанна, не могла последовать туда за князем. Однажды он уедет в Россию навсегда, а она останется безутешно оплакивать свое разбитое сердце… Но сейчас она еще была любима и любила сама! Во всех отношениях положение Рене лучше, подумала Корнелия, чем ее собственное. Фальшивый брак, равнодушный муж, который любит другую женщину, – разве можно это сравнивать с любовной связью с человеком, который даже в свое отсутствие шлет туберозы, сохраняя живую память об их страсти.
– Вот комната, которая будет к твоим услугам так долго, как ты только пожелаешь приходить сюда, – сказала Рене, открывая дверь спальни.
Мари уже ожидала Корнелию в спальне, готовясь совершить столь же успешное преображение, как и прошлой ночью. В ее руках было дневное темно-синее платье, единственным украшением которого служили узкие оборки того же цвета. Это был цвет освещенного солнцем моря, глубокий и приятный, но на секунду Корнелия ощутила разочарование от того, что в первый момент платье показалось ей слишком простым. Но когда она надела его, то увидела, что платье идет ей почти так же, как и пламенно-красное. Оно подчеркивало мягкие изгибы ее юного тела, делало кожу ослепительно белой, а глаза – загадочными.
66 
