66 
Глаза Виолы озарились необыкновенным внутренним светом, придававшим ее лицу одухотворенность и чистоту.
Рейберн обнял ее и прижал к себе.
– И все же это не может быть правдой!.. – попыталась возразить Виола.
– Нет, это правда! – настойчиво произнес Рейберн, и их уста слились в поцелуе.
Никогда прежде он не прикасался к губам столь нежным, сладким, невинным. По телу Виолы пробежала сладостная дрожь, она теснее прижалась к Рейберну, и тут его рот стал более требовательным и настойчивым.
Виола была на седьмом небе от счастья. Стоило Рейберну поцеловать ее, как она почувствовала, что весь мир перестал существовать. Остались только он и она…
По мере того как его поцелуй становился все настойчивее, Виола чувствовала, что ее былые страхи отступают, а то, о чем она прежде осмеливалась только мечтать, становится реальностью.
В этом поцелуе слились воедино нечто возвышенное и духовное, нечто сродни ее самым горячим молитвам, и в то же время самый откровенный чувственный восторг. Ей показалось, что своим поцелуем Рейберн вернул ее к жизни, а точнее, она лишь сейчас поняла, что значит жить по-настоящему.
Время остановилось… В целом мире существовали только они двое. Наконец, с трудом оторвавшись от восхитительных губ Виолы, Рейберн нежно произнес:
– Я люблю тебя, моя драгоценная фиалочка! А теперь скажи, что и ты меня любишь…
– Да, я люблю тебя! – с жаром подтвердила Виола. – Люблю всем сердцем… всей душой… Но именно потому, что я так сильно тебя люблю, я и не могу допустить, чтобы ты пострадал… из-за меня…
– Я пострадаю лишь в одном случае – если ты откажешься выйти за меня замуж, – перебил ее Рейберн. – Только так, моя дорогая, мы решим все наши проблемы!
– Но твоя карьера!.. А вдруг я снова попаду в какую-нибудь историю и это тебе повредит?
– Как только мы поженимся, никто не посмеет вмешиваться в нашу жизнь, – твердо пообещал Рейберн.
И со смехом добавил:
– И я не позволю тебе голосовать за что-нибудь, кроме любви!
– Неужели ты думаешь, я к этому стремлюсь? – возразила Виола. – И все же, Рейберн, ты уверен, что хочешь этого?
– Да, дорогая, абсолютно! – подтвердил он. – И уж если тебе небезразлична моя судьба, то должен сказать, что у тебя есть единственный способ сделать меня счастливым и оградить от нападок врагов – стать моей женой!
– Я желаю этого всем сердцем, – призналась Виола. – Но мне и в голову не могло прийти, что ты полюбишь меня! Я ведь такая обыкновенная… Ну что я могу тебе дать?
Рейберн улыбнулся и крепче обнял ее.
– Ты можешь дать мне все то, что я хотел бы получить от своей жены, – серьезным тоном ответил он. – Вначале мне казалось, что я просто жалею тебя, как беспомощного испуганного ребенка, но со временем понял, что мне мало только защищать тебя. Нет, я хочу, чтобы ты принадлежала мне – сейчас и навеки!
Виола прерывисто вздохнула и посмотрела на Рейберна. «Никогда я не видел, чтобы женщина так светилась от счастья», – с нежностью подумал он.
– Но я иногда бываю такой глупой, – смиренно произнесла Виола. – И я совсем не такая блестящая красавица, как твои прежние… знакомые дамы…
– А мне такая жена и не нужна, – возразил Рейберн. – Этих качеств я насмотрелся предостаточно в тех женщинах, с которыми… развлекался прежде!..
Он ласково поцеловал Виолу в лоб.
– Поверь, дорогая, ни ты, ни я уже не сможем обойтись друг без друга!
– Я хочу быть твоей помощницей… хочу заботиться о тебе… и любить… – стыдливо закончила Виола.
Неожиданно в ее голосе зазвучала такая страсть, что Рейберн, наклонившись, снова поцеловал ее, и снова, как и в первый раз, весь мир перестал существовать для Виолы.
На этот раз он не ограничился губами. Когда им обоим уже начало казаться, что сейчас они задохнутся от этого неистового поцелуя, Рейберн, с усилием оторвавшись от губ Виолы, принялся целовать ее глаза, все еще мокрые от слез, щеки и шею.
Никогда прежде он не испытывал ничего подобного. Это чувство даже трудно было описать словами, так разительно отличалось оно от всего, что происходило с ним до сих пор.
Рейберну казалось, что он прикоснулся к какому-то нежному цветку, наполнившему его не той чувственной страстью, которую обычно будили в нем женщины, а некоей духовной сущностью, о существовании которой в себе он даже не подозревал.
Казалось, Виола пробудила в нем высокие идеалы и бескорыстные порывы, которые владели им в сладостную пору юности, но были потом забыты, а точнее, принесены в жертву жестким политическим амбициям.
66 
