2 
— То ли все поскучнели, — говорил своим друзьям маркиз, — то ли мне стало скучно жить.
Его собеседники смеялись, и только лорд Дункан, его верный товарищ, был откровенен с ним.
— Ты прав, Джайлс. Нельзя не согласиться, ты пресытился, стал циничнее.
Поскольку редко кто осмеливался так говорить с маркизом, он удивленно посмотрел на друга и ответил:
— Возможно, ты прав, но в таком случае меня ожидает весьма унылое будущее.
Аластер Дункан только рассмеялся.
— С твоими-то деньгами, Джайле, у тебя всегда будут «новые луга»1.
Вероятно, именно эти слова заставили маркиза задуматься о жизни, все его увлечения после окончания войны были однообразны.
Приемы, скучные скачки, Миллз, стипль-чез, надоели, женщины неинтересны и мало чем отличаются друг от друга.
И все же маркиз не успел еще стать настолько циничным, чтобы утверждать, будто в темноте все женщины серы, подобно кошкам. Но, когда он задумывался, он приходил к выводу, что все его интрижки одинаковы, неизменно начинаясь с флирта, они все заканчивались пресыщением. Как бы долго и бурно ни длился роман, рано или поздно он заканчивался и забывался, и единственной причиной тому, по мнению маркиза, была скука.
И Аластер Дункан объяснил ему это в последний вечер, проведенный маркизом в Лондоне, перед отъездом.
— Ты когда-нибудь задумывался, Джайлс, — спросил он, — над тем, что ты ищешь, чего ты хочешь добиться в жизни?
Маркиз, насладившийся превосходным ужином, приготовленным его шеф-поваром, сидел, откинувшись на спинку кресла.
— Зачем мне чего-то искать?
— Потому что тебе этого не избежать, — ответил Аластер.
— Я не понимаю, что ты хочешь сказать.
— Ну так послушай. Ты — один из богатейших людей страны, ты красив и респектабелен, ты, хоть и редко соглашаешься с этим, умнее многих. Такой человек не может быть доволен жизнью, которую ты сейчас ведешь.
— Чушь! — уверенно ответил маркиз. — Я, конечно, польщен твоими похвалами, но заверяю тебя, мне вполне хватает моего положения в обществе и состояния.
— Неужели ты действительно веришь, будто все это сможет занимать тебя на протяжении ближайших сорока или пятидесяти лет.
Маркиз рассмеялся:
— А почему бы и нет?
— Ты либо нарочно заглушаешь голос рассудка, либо нечестен сам с собой, — ответил Аластер. — Раньше за тобой такого не водилось.
— К чему ты клонишь, черт побери? — недоумевал маркиз.
— Дело в том, что мне грустно смотреть, как пропадает замечательный человек, — То есть? — В голосе маркиза появилась легкая обида.
— Ты сам говоришь, доволен. Но я не могу поверить, чтобы, такой человек был доволен обществом людей, которые на сегодня тебя окружают.
— Чем они тебе не угодили? — резко спросил маркиз.
— Возьми к примеру короля, — начал Аластер. — Мы, конечно, любим нашего «королька» и всегда любили, но он растолстел, стал медлителен и, если уж быть честными до конца, слишком утомляет.
Глаза маркиза сверкнули, но он не стал прерывать друга. Аластер продолжал:
— С тех пор, как он стал путаться то с одной, то с другой старыми, алчными женщинами, я не могу даже слушать его. Мне хочется поскорее убраться с королевских глаз долой.
Тут лорд Дункан сделал паузу, словно ожидая, что маркиз возразит ему, но тот только глотнул бренди и заметил:
— Продолжай, это интересно.
— Ты хочешь, чтобы я перечислил всех прихлебателей и приживалок, мужчин ли, женщин ли, которые паразитируют на тебе, ведь ты богат и, как никто другой, можешь удовлетворить их желания?
— Какие желания? — уточнил маркиз.
— Им хочется праздников, развлечений и появляющегося в твоем присутствии ощущения, что они находятся в обществе.
Маркиз откинул голову и расхохотался.
— Никогда бы не поверил, что ты можешь быть столь проницателен и красноречив, Аластер. А я-то думал, тебе нравится безумствовать со мной.
— Конечно, нравится! — ответил Аластер. — И в то же время я понимаю, что сейчас тебе живется гораздо скучнее, чем тогда, когда мы терпели тяготы и невзгоды армейской жизни, были молоды и горячи и получали от этого удовольствие.
— Все когда-нибудь стареют, — философски заметил маркиз.
Аластер Дункан засмеялся:
— Ты говоришь, словно Мафусаил. В следующем году тебе будет тридцать четыре, но даже в такой старой кляче есть или должна быть хоть искорка жизни!
Маркиз поднялся с кресла.
2 
