95 
Гречко прижался ухом к животу Рифата, вцепился руками в короткий халат. В животе повара что-то булькало и переливалось. Видно, рыбная похлебка не пошла впрок. В груди повара клокотало, Рифат сплевывал кровь. Но рот снова наполнялся горячей жижей. Гречко заметил, что у него трясутся не только колени, дрожала голова и руки. А когда стреляли где-то близко, что-то вибрировало внутри, словно сердце оторвалось и теперь свободно перемещалось внутри организма, стучало то справа, то слева, то где-то в голове, а то в паху.
– Помоги, друг, – простонал повар. – Помоги. Там аптечка под столом.
– Чем я тебе помогу? – шептал немеющими губами истопник. – Лежи уж, сволочь ты драная.
Повар хрипел сильнее. По кухне распространялся запах подгоревшего лука. Это Рифат оставил сковородку на огне. Еще пахло газом – видно, пуля задела резиновую кишку, соединяющую баллон с плитой. От этих запахов, от стонов повара становилось еще страшнее. Но Гречко знал, что его спасение здесь. Не надо выходить из кухни на открытое пространство. Иначе – кранты. В сарае можно отлежаться, пока не утихнет пальба, глядишь, все кончится хорошо.
– Аптечка, – сказал повар. – Дай ее.
– Пошел в жопу со своей аптечкой, – ответил истопник. – Умник.
– Я задыхаюсь, – прошептал повар.
– Заткнись, мразь. – Гречко сжал кулаки. – А то язык отрежу.
Пуля просвистела над газовой плитой, в мелкие куски разлетелась глиняная плошка с огуречным рассолом. Гречко мысленно осенил себя крестным знамением и еще плотнее прижался к умирающему повару.
* * *
– Встать, суки! – заорал бугор. – Всем встать!
Нельзя было понять, к кому именно он обращает свой призыв. Пуля просвистела где-то рядом. Бугор поднялся в полный рост, выпустил длинную очередь по камышам, слева направо и справа налево. Он не видел целей, но видел огонь, – нападавшие где-то там, они отстреливаются и отходят к болоту. Пуля просвистела совсем близко. Бугор ответил двумя длинными очередями.
– Ну, курвы, выкусили, – заорал он. – Обломилось вам? Обломилось?
Пуля свистнула у самого уха. Вторая прошла над головой. Бугор ответил длинной очередью по горящим камышам. Тут правая нога предательски подломилась, будто чем-то тяжелым ударили ниже колена. Горячая пуля застряла в мякоти ноги. Бугор упал на землю и зарычал. Патронов осталось на две-три короткие очереди. Он вытер тельником кровь и только тут заметил, что горят оба барака. Сушилка, где канабис доходит до кондиции. И дом, где спят работяги. Кто поджег и когда – понять трудно. Но главное, крыша третьей постройки, где хранятся мешки с готовым рассортированным товаром, тоже занялась пламенем. Горело не сильно, языки огня выходили из-под крыши. Еще можно потушить. Бугор сжал зубы до боли и застонал. Вскоре слабость прошла.
– Эй, кто-нибудь, – заорал Таран. – Все к складу. Тушить огонь, мать вашу. Твари недоделанные.
Он закашлялся, глаза налились слезами. Это ветер, сменив направление, погнал дым и копоть в сторону лагеря. Превозмогая боль, бугор сел на землю и выпустил три очереди по тому месту, где, по его мнению, должен находиться противник. В ответ прозвучали два едва слышных хлопка. Таран поймал одну пулю животом, вторую грудью. Отбросив расстрелянный пулемет, он повалился на землю, уткнувшись носом в чей-то башмак, и сказал единственное слово, какое сейчас смог вспомнить. Он сказал:
– Мама…
* * *
Когда загорелся камыш, Безмен стал медленно уходить в глубь зарослей. Предстояло обогнуть лагерь с другой стороны и выбрать удобную точку для обстрела. На его глазах был убит Вадик Шестаков. Что ж, было ошибкой поручать переговоры Шесту. Он слишком гоношистый, любит кидать понты и не умеет общаться с людьми. Сам во всем виноват.
Но дальше дело пошло по наихудшему сценарию: появился тот похожий на обезьяну верзила в окровавленном тельнике с пулеметом в руках. Шест видел, как погиб один из парней, получивший три пули в живот. А дальше только этот проклятый дым, от которого не было спасения. И еще свист пуль. У Безмена отличный карабин с оптическим прицелом, но тут бессильна любая оптика. Глаза слезятся, ты не видишь цель через прицельную сетку. Теперь их осталось трое: сам Безмен, дядя Вова и Сережа Косых по кличке Косой, старый московский кент, который стреляет как бог, как лучший снайпер гвардейской дивизии. Тут уж все шуточки насчет его прозвища – в сторону.
Первым шагал дядя Вова Купцов. Только однажды он обернулся назад, смерил Безмена взглядом и спросил, заглянув в глаза:
95 
