30 
Саймон углубился в просмотр накопившихся к тому времени писем, до которых лишь теперь дошли руки.
Никто не обращал внимания на влюбленную пару, и Фенела, протянув ладонь, на секунду с молчаливой нежностью накрыла ею руку Рэнсома, а потом сразу же поднялась и подошла к огню.
Интимное уединение с Рексом представляло слишком большую опасность: девушка боялась выдать себя, но и натягивать маску полного безразличия, пусть на секунду, казалось ей невыносимым, когда он находился здесь, рядом, в комнате.
Она опустилась на колени, чтобы подбросить дров в камин, потом присела на корточки: темный бархат вечернего платья волнами лег вокруг по полу.
– Я хочу, чтобы вы вот именно так и написали портрет Фенелы, – сказал вдруг Рекс, обращаясь к Саймону.
Саймон отложил письма и через всю комнату воззрился на собственную дочь.
– Портрет Фенелы? – переспросил он. – С чего это вдруг? Вы разве забыли: я пишу только рыжеволосых?
– Да нет, с памятью у меня все в порядке, – отвечал Рекс с оттенком легкой иронии в голосе, – но все равно, я хотел бы, чтобы вы написали Фенелу.
– Вы как, просто высказываете свои пожелания или делаете конкретный заказ? – с усмешкой осведомился Саймон.
Фенела обернулась с протестующим видом, но ответ Рекса Рэнсома уже опередил ее.
– Заказ, разумеется.
Саймон посмотрел на Рекса так, словно заподозрил какую-то странную подоплеку всего происходящего, но потом, запрокинув голову, расхохотался от души.
– Забавная история получается, – заявил он. – Не успел я закончить портрет вашей супруги, а картина – уйти за максимальную цену, как вы уже спешите заказать мне портрет моей же родной дочери. В каком странном мире мы живем, господа!
Фенела заметила, как из-под загара Рекса проступили красные пятна; мгновение спустя он, подавшись вперед, чтобы выхватить новую сигарету из пачки, медленно, с расстановкой произнес:
– Конечно, если вы слишком заняты, найдутся и другие художники.
Больше он ничего сказать не успел, потому что Фенела вскочила как ужаленная.
– Стойте! Дайте же мне кое-что объяснить! – потребовала она. – Так вот, я не собираюсь позировать ни для каких портретов. Мне некогда – это во-первых: придется ждать до конца войны, когда мы сможем нанять хоть какую-нибудь служанку в помощь по дому., .
– Может, тебе лучше взять, да и сфотографироваться для молодого человека, а? – предложил Саймон. – Наверняка он останется доволен не меньше.
Саймон откровенно грубил, но Рекс сделал вид, что не замечает этого.
– Я хотел бы приобрести ваш портрет, Фенела.
– Нет, вы его не получите!
В голосе Фенелы звенели почти истерические нотки.
– Мне надоели все, все без исключения картины на свете, кого бы они ни изображали и кем бы ни были написаны, ясно? И никто никогда не напишет с меня еще одну! Понятно?
Не дожидаясь ответа, она бросилась вон из комнаты и взбежала наверх.
Очутившись в спальне, Фенела захлопнула за собой дверь, и прежде чем пробежать через комнату и сесть за туалетный столик, с замиранием сердца секунду постояла на пороге, изо всех сил прижимая ладони к пылающим щекам.
«Дурочка! – думала она. – Веду себя по-глупому. Господи, если я не стану осторожней, то все сразу обо всем догадаются!»
До девушки донесся скрип закрывающейся двери – это Илейн вышла из своей комнаты; раздались шаги вниз по лестнице, и только тут до Фенелы дошло, что она тоже должна возвращаться в мастерскую, и поскорее.
Собственно говоря, что толку впадать в истерику? Фенела знала, что надо держать себя в руках и каким-то образом (каким – толком пока не понимала и она сама) попытаться самостоятельно справиться со своими трудностями и самостоятельно найти выход из создавшегося положения.
Она припудрила носик и стала медленно спускаться вниз. В мастерской Фенела застала Илейн, восседавшую на подлокотнике кресла, которое занимал Саймон: рука женщины обвивала его шею.
Илейн каким-то странным голосом проговаривала слова, и в первую минуту Фенеле показалось, что та пьяна. Но стоило взглянуть на неестественно расширенные глаза женщины, как немедленно стала ясна истинная причина: Илейн принимает какие-то наркотики. Ошибиться Фенела никак не могла, она и раньше уже достаточно насмотрелась на дамочек, подогревающих себя разными милыми средствами, и прекрасно знала симптомы: побелевшее лицо, бездонные расширенные зрачки и слегка витиеватая речь.
30 
