9 
— Никак не могу согласиться с вами, что все это так просто, — ответил герцог. — Едва ли мне было бы прилично въехать в Париж в обществе монахини, сбежавшей из монастыря. Пожалуй, они там еще решат, что это я увез вас из монастыря, да еще против вашей воли. Это вызвало бы скандал и ни для кого из нас добром не кончилось.
— Но ведь я еще не монахиня — в настоящее время я являюсь только послушницей; а, кроме того, кто может обвинить вас в насильственном похищении человека, которого вы до этого дня не видели в глаза, — возразила герцогу девушка. — К тому же кто вдруг узнает обо всем? Ведь я, монсеньор, без особого труда могла бы сойти за вашу служанку или еще за кого-нибудь.
— В мои привычки, мадемуазель, не входят путешествия в сопровождении служанок, — возразил девушке герцог. — Все слуги, которые сопровождают меня в поездках, — исключительно мужчины, а женщины, необходимые для ведения хозяйства, будут наняты мной на месте, в Париже.
— В таком случае есть еще один выход: я переоденусь в мужское платье. Какую роль мне лучше исполнять?
— Вы говорите глупости.
— Право, это не глупости. Я могла бы сойти за вашего пажа. Ну конечно же, я могу быть вашим пажом! Одна из новых послушниц в нашем монастыре как-то рассказывала мне о том, что ее брат был пажом у короля. Ему не исполнилось тогда еще и пятнадцати лет, а он уже три месяца находился при королевском дворе в Версале. Если могут быть пажи у короля, то может быть паж и у вас — вы ведь герцог, а герцогу по титулу допускается иметь пажей?
— У меня уже есть паж, — резко ответил герцог.
— А где же он?
— Он сейчас находится в другой карете, которая едет следом за нами. И когда мы доберемся до Шантильи, он через некоторое время появится там. Этот паж — мой кузен; он хрупкий мальчик и всю дорогу, пока мы пересекали Ла-Манш, страдал от морской болезни; он до сих пор жалуется на недомогание, вызванное морским путешествием.
— В таком случае он совершенно непригоден для выполнения обязанностей пажа, — решительно заявила девушка. — И его следует незамедлительно отправить обратно домой, а его обязанности могла бы выполнять я.
Герцог приложил руку ко лбу — терпение его иссякло.
— Послушайте, дитя мое, предложенная вами идея совершенно нелепа. У меня не осталось ни малейших сомнений относительно того, что ваше богатое воображение совершенно несовместимо с пребыванием в монастыре, но все это меня, простите, совсем не касается. Я помогу вам, я уже говорил, но ни при каких обстоятельствах не возьму вас с собой в Париж. Ну что, мадемуазель, надеюсь, теперь вам все ясно?
— Но, монсеньор, как вы можете быть таким жестоким!
Вырвавшиеся у девушки слова прозвучали с оттенком возмущения, даже укоризненно, и вдруг герцог почувствовал, как на его руку легла маленькая теплая ладошка Аме.
— Прошу вас, помогите мне, — взмолилась девушка. — Пожалуйста! Прошу вас!
— Не могу, — ответил герцог. — Вы сами должны понимать, что это выше моих возможностей.
— Но почему? Обещаю, что не доставлю вам за все время пути абсолютно никаких хлопот. Я буду выполнять все, о чем бы вы ни попросили, буду подчиняться во всем, не приказывайте покинуть вас в Шантильи. Прошу вас, монсеньор, разрешите мне остаться. Пожалуйста!
Наступила непродолжительная пауза, и, прежде чем герцог успел вымолвить хоть слово в ответ, девушка вновь заговорила:
— Никогда бы не подумала, что люди могут быть такими непреклонными и жестокими. Сначала кардинал, затем святые отцы, сообщившие его распоряжение в таких выражениях, что заставили меня буквально возненавидеть их, а сейчас…теперь… вы! Когда я увидела вас впервые, не могла и подумать, что вы окажетесь таким.
— А чего вы, собственно говоря, ожидали от меня, мадемуазель? — спросил герцог, удивляясь тому, что он все еще сохраняет спокойствие.
— Вы мне показались таким сильным, как… ну, как человек, способный отомстить за любую несправедливость, который… как бы это поточнее сказать… который всегда защищает слабых. И еще мне показалось, когда я рассматривала вас, что вы очень красивы.
И тут совершенно неожиданно герцог расхохотался.
Это несчастное дитя, дрожащее от страха и умоляющее его о милости, накрепко вцепившееся в его руку с самого начала их совместного путешествия, естественно, вызывало в нем жалость, но ситуация казалось ему забавной.
Он смеялся, но чувствовал, что ее пальцы все крепче сжимают его руку, как будто она в отчаянии цепляется за нее, как за последнюю надежду.
9 
