Последние отзывы

  37  

Итак, картина убийства могла быть полностью восстановлена. Павел Карпухин, не раз бывавший в доме Покольского и хорошо знавший расположение комнат, заранее приставил со двора к окну зимнего сада лестницу. Потом, под видом лакея, смешавшись с другими, некоторое время наблюдал за хозяином и каким-то образом сумел заманить его в уединенную комнату… Как он это сделал и каковы были истинные причины мести, Карпухин не признался, но полицейский следователь и не настаивал. Доказательств вины молодого студента было и без того достаточно. Убив Покольского, Карпухин спустился по лестнице во двор, переоделся в сарае в, видимо, заранее припрятанный костюм, ливрею оставил в соломе и ушел… Дело было передано в суд.

…Лютцы словно вернулись к жизни! Несколько дней, в которые они думали, что убийца – их Эльза, семья жила в оцепенении и страхе. Теперь они воскресли. Людвиг и Настя строили предположения: Эльза, приехав в Лодзь, пыталась встретиться с Покольским. Возможно даже, и встречалась, и говорила, но бесполезно. А может быть, и не успела встретиться… Время пройдет, она сама им все расскажет – если захочет.

Эльза тоже стала почти прежней, не избегала своих родных, а с сыном почти не расставалась. Гуляла с маленьким Эрихом, играла с ним, спать брала в свою комнату. Вот только каждый день она с нетерпением ожидала почту, покупала несколько газет и лихорадочно прочитывала их. Это можно было понять: все-таки убит человек, которого она до последнего времени сильно любила, который был отцом Эриха. Газеты давали подробный отчет о следствии. Когда же был назван день суда, Эльза сказала брату:

– Завтра я поеду в Лодзь… на суд.

Опять на ее щеках горели лихорадочные пятна, а глаза упрямо и непреклонно блестели. Людвиг и Настя не посмели возражать ей. Эльза уехала. А потом случилась та ужасная вещь, которая перевернула всю их жизнь.

Во время суда Павел Карпухин признал многое. Он и в самом деле брал напрокат лакейскую ливрею, он и правда лазил по деревянной лестнице к окну зимнего сада. Признал даже, что уволился из магазина Покольского после сильной ссоры с хозяином, но вот причину ссоры назвать отказался. И, главное, постоянно повторял одно: «Нет, я не виновен. Я не убивал!» Однако, помимо его признаний, были и другие весомые доказательства: его видели в час, совпадавший с убийством; лоскут, найденный на лестнице, был именно из его пиджака; бритва с пятнами крови идеально подходила к орудию убийства… Присяжные и судьи не колебались. Однако, когда судья громко произнес первое слово вердикта: «Виновен!» – произошло неожиданное.

В зале, в проходе между кресел, словно из ниоткуда возникла женская фигура – высокая, стройная, с бледным лицом, обрамленным темными локонами. Громким, звонким голосом она воскликнула:

– Нет, это неправда!

Молодая женщина быстро прошла к скамье подсудимых, перегнулась через барьер и тронула ладонью руку арестанта.

– Спасибо тебе, Павлик! – сказала она. – Но коль все так обернулось – незачем тебе отвечать за мою вину.

Она говорила негромко, но в наступившей тишине каждое слово достигало дальних концов зала. Только теперь, опомнившись, судья зазвонил в колокольчик, присяжные растерянно заговорили, а к женщине подскочили караульные. Но она уже сама повернулась к трибуне, где сидели судейские:

– Отпустите Карпухина. Это не он убил Покольского… Я зарезала его бритвой.

И без того бледная, женщина стала похожа на привидение. Она покачнулась, голос ее слабел, казалось – силы и решимость ее оставляют. Однако, когда судья удивленно воскликнул: «Кто же вы?» – она внятно произнесла:

– Меня зовут Эльза Лютц.

…Эльза поехала в Лодзь не для того, чтобы поговорить с Покольским. Она понимала – это бесполезно. Последнее письмо Станисласа было официально холодным и даже грубым. Потом последовало долгое молчание. Но, только прочитав о помолвке с дочерью банкира, Эльза призналась сама себе, что обманута и брошена. Говорить с изменником, плакать перед ним, умолять? Нет, на такое унижение она не пойдет! Поезд вез ее в Лодзь, она сидела у окна и была внешне спокойна. Никто бы не догадался, что задумчивый взгляд этой юной женщины – всего лишь заслонка, за которой полыхает сжигающее ее пламя. Как давно не испытывала она страшного бешенства, от которого, казалось, разрываются сердце и мозг! В детстве это случалось, и вот теперь… Но сейчас она сумела загнать вспышку бешенства в дальний уголок сознания. Не загасить ее – нет, этого она не хотела! Только спрятать до времени…

  37