28 
Пьер Валери ответил не сразу.
— Вспомните графа. Он явно предположил, будто вы ведете совсем иную жизнь, чем есть на самом деле, — сказал, осторожно подбирая слова, художник.
Симонетта присела на траву подле мольберта. Казалось, ноги отказались ее держать.
— Не понимаю… о чем вы…
Пьер Валери улыбнулся и сел рядом с ней на свой стульчик.
— Давайте поговорим о чем-нибудь другом, — предложил он. — Думаю, вам неприятно разговаривать об этом мерзавце, да и мне, признаться, тоже.
— Не хочу больше никогда о нем вспоминать! — горячо откликнулась Симонетта.
— Тогда давайте найдем тему, которая интересует нас обоих. Например, замок или храм, который я пытаюсь запечатлеть на картине. Вместе с вами.
Симонетта взглянула на развалины и улыбнулась.
— Какой же он красивый! Как раз сегодня за ленчем я говорила своему учителю, что, пока мы с ним здесь, хорошо было бы узнать побольше о поэзии трубадуров.
— К сожалению, в те времена было записано немногое из их творчества. Поэтому не так-то много дошло до нас.
О, как жаль! Самым интересным мне представляется то, что именно трубадуры Прованса, по сути, открыли любовь миру.
Симонетта с удивлением посмотрела на своего собеседника:
— Что вы имеете в виду?
— На заре средневековья любовь не играла слишком важной роли в обществе. А трубадуры Прованса своими стихами и песнями о любви подарили Франции это чувство.
— Очаровательно! — воскликнула Симонетта. — Мне и в голову это не приходило!
— С тех пор искусство любви — это та область, в которой никому не придет в голову оспаривать первенство Франции.
Симонетта стиснула руки, охваченная волнением.
— Как интересно! Пожалуйста, расскажите мне об этом еще! — Но тут же оглянулась, опасаясь, что отец уже может возвращаться из гостиницы.
Она поднялась.
— Нет, сегодня я не могу больше оставаться с вами, но я обязательно приду еще, и вы мне все расскажете.
— Если вы этого не сделаете, я буду просто в отчаянии.
И не забывайте, без вас моя картина пропадет.
— Не говорите так, — взмолилась Симонетта. — Обещаю, я все сделаю, чтобы прийти сюда. Как только смогу, я приду.
Поколебавшись, девушка спросила:
— Если вы перейдете куда-нибудь еще… вы… дадите мне об этом знать?
— Обязательно.
— Я приду, как только смогу. — Она уже повернулась, чтобы уйти, но Валери остановил ее.
— Подождите минутку!
Девушка остановилась и посмотрела на него.
— Я хочу предложить вам присоединиться ко мне сегодня ночью или, может быть, завтра. Тогда я смогу, как обещал, показать вам Ле-Бо при свете луны.
— Но как мне это сделать? — спросила Симонетта, словно предоставляя ему решить за нее.
Молодой художник задумался.
— Возможно, ваш наставник вместе с Сезанном после обеда вернется в гостиницу. А если нет, вы сможете выйти ко мне, когда он уснет.
— Это будет сложно. Но мне очень хочется увидеть скалы Ле-Бо в лунном свете.
— Так я буду ждать вас здесь, пока не станет совсем поздно и я пойму, что вы уже не придете.
— Спасибо вам. Вы очень… очень добры ко мне, — улыбнулась ему Симонетта и быстро побежала по траве вниз по склону, легко перепрыгнула через лавандовую изгородь и исчезла за деревьями.
Пьер Валери, не двигаясь, следил за ней взглядом, потом с легким вздохом уселся за мольберт и принялся за работу.
Сидя за столом напротив Поля Сезанна, Симонетта думала, что у художника чрезвычайно интересное лицо. Высокий лоб, который открывали откинутые назад волосы, говорил о незаурядном уме этого человека. Хотя лицо его скрывала борода, глаза, темные и таинственные, заставляли думать, что этот человек живет в своем собственном мире.
Голос его казался странным из-за того, что он особенно тщательно произносил слова. И все-таки в его говоре отчетливо слышался диалект Экса, странно контрастируя с изысканными манерами.
Он был из числа тех, кого герцог считал «настоящими людьми».
Взгляды, идеи Поля Сезанна были именно тем, чего ожидал отец Симонетты от встреч с настоящими художниками, которые, по его убеждению, жили в совершенно ином измерении, в ином, нежели он сам, мире.
Сезанн имел собственное мнение обо всем, и Симонетта старалась не пропустить ни единой его мысли. Она не сомневалась, что этот вечер навсегда останется у нее в памяти.
Из беседы за столом девушка поняла, насколько сильно художник презирает современное общество, не исключая и компанию живописцев. Их гость был необыкновенным, непредсказуемым, необычайно странным человеком, но она понимала, почему ее отец так ценил их дружеские отношения. Он был очень польщен, когда Сезанн сказал ему:
28 
