121 
***
Первая пуля, та, что толкнула его, как наехавший автомобиль, впилась сзади в левый бок, прошла четыре слоя мышц, оцарапала одиннадцатое ребро и вышла наружу. Вторая, та, что закрутила его, глубоко засела в правом плече, порвав дельтовидную мышцу. Эту пулю пришлось извлекать хирургическим путем. Джерихо потерял много крови. К тому же рана воспалилась.
Он лежал под охраной в отдельной палате какого-то военного госпиталя близ Нортгемптона, был полностью изолирован, видимо, на случай, если в бреду выболтает секрет Энигмы; его держали под стражей, чтобы не пытался бежать, — глупо, потому что он даже не представлял, где находится.
В бреду, который, казалось, длился много дней, — но, может быть, он бредил не все время, кто знает? — ему представлялось, что он лежит на морском дне, на мягком белом песке, омываемый теплыми струями. Время от времени он всплывал и оказывался в светлой комнате с высоким потолком и большими зарешеченными окнами, за которыми мелькали ветви деревьев. В других случаях, когда он всплывал, было темно, светила большая полная луна и кто-то наклонялся над ним.
В первое же утро, когда очнулся, Джерихо потребовал врача. Хотел узнать, что с ним было.
Врач сказал, что он случайно попал в перестрелку. По-видимому, слишком близко подошел к военному полигону («вот дурак! »), и ему еще повезло, что остался жив.
Нет, нет, запротестовал Джерихо. Было совсем не так. Он попытался встать, но от боли в спине громко вскрикнул.
Ему сделали укол, и он снова опустился на морское дно.
Потом он стал помаленьку поправляться, боль постепенно перемещалась в другую сферу. Сначала страдания были на девять десятых физическими и на одну десятую душевными, потом соответственно восемь десятых и две десятых, затем семь и три и так далее, пока соотношение не стало обратным и он чуть ли не с удовольствием предвкушал ежедневные мучительные перевязки, дававшие возможность стереть из памяти воспоминания о том, что произошло.
Он знал только часть картины, не всю ее. Но любая попытка задать вопросы, любое требование поговорить с кем-нибудь из начальства — любое поведение, которое могло быть истолковано как «трудное», кончалось иглой и тяжелым забытьём.
Он научился хитрить.
Коротал время за чтением детективов, главным образом Агаты Кристи; ему приносили их из госпитальной библиотеки, маленькие книжечки в красных истрепанных обложках с непонятными пятнами, которые он старался особенно не разглядывать. «Смерть лорда Эджвера», «Паркер Пайн — детектив», «Тайна семи циферблатов», «Убийство в доме викария». Прочитывал по две, иногда по три книжки в день. В библиотеке был и Шерлок Холмс, и однажды Джерихо блаженствовал целых два часа, пытаясь разгадать шифр Эйба Слени в «Пляшущих человечках» (упрощенная решетка системы Плейфер, решил он, с использованием перевернутых и зеркальных изображений), но не смог проверить свои выводы, потому что ему не дали карандаш и бумагу.
К концу первой недели он достаточно окреп, чтобы пройти несколько шагов по коридору и самостоятельно ходить в туалет.
И за все это время его посетили только два человека: Логи и Уигрэм.
Логи навестил его, наверное, в самом начале апреля. Был ранний вечер, совсем еще светло, маленькую палату пересекали тени — от выкрашенной в белый цвет поцарапанной металлической кровати, от тележки с кувшином воды и тазиком, от стула. Джерихо был в выцветшей синей полосатой пижаме, на одеяле лежали исхудавшие руки. Когда сестра оставила их одних, Логи неловко присел на краешек кровати и сказал Джерихо, что все передают ему самые добрые пожелания.
— Даже Бакстер?
— Даже Бакстер.
— Даже Скиннер?
— Ну, может быть, Скиннер не передавал. Откровенно говоря, я его по-настоящему и не видел. У него своих проблем по горло.
Логи вкратце рассказал, кто чем занят, потом стал говорить о битве конвоев, которая, как и предсказывал Кейв, длилась почти целую неделю. К тому времени, когда конвои достигли зоны воздушного прикрытия и подводные лодки были отогнаны, затонуло двадцать три торговых судна союзников общим водоизмещением сто пятьдесят тысяч тонн. Потеряно сто шестьдесят тысяч тонн грузов, включая двухнедельный запас сухого молока, о котором так глупо шутил Скиннер, помнишь? Вероятно, когда этот корабль затонул, вода в океане побелела. Как сообщило немецкое радио. Die grosste Geleitzugschlacht alter Zeiten. Это была величайшая за все время битва конвоев. И на этот раз гады не соврали.
121 
