очень нудно 
43 
Я сажусь на скамью с подушечкой. Задираю голову. На арене, не обращая внимания на гладиаторов, скачут воробьи, щебечут. Зрители бросают им куски хлеба. Чириканье нарастает. Один из воробьев, самый быстрый и наглый, выхватив кусок хлеба, резко начинает удирать, чтобы остальные не догнали и не надрали ему задницу. Счастливчиков никто не любит. Ну чем воробьи не люди, а?
Наконец, Квинтилий Вар поднимается и вяло машет рукой распорядителю игр. Тот кланяется и поворачивается к зрителям. На нем парик мима и украшенная символами Меркурия цветная туника.
Взмах руки. Ревут трубы. Долгий протяжный звук, от которого стая воробьев взлетает вверх и рассыпается, как горсть хлебных крошек. Потом снова садится по краям арены. Молодые гладиаторы убегают. Арена пуста.
Наступает тишина. Игры начинаются.
* * *
На арену вышли сразу несколько варваров. Приговоренные к смерти узники – их должны были распять, но решили найти им более интересное применение. Или, может быть, начала ощущаться нехватка крестов, не знаю. Плотницкие мастерские легионов тоже не могут работать безостановочно.
Они вышли – твердо, все как один высокие и крепкие. Их двенадцать человек. Все в лохмотьях, измученные пленом. Мужчины. Один из них идет упругой походкой воина. Сверкающий взгляд как удар кинжала.
Цирк взревел – варвары должны умереть, но умереть для общей радости. Кровавое зрелище пьянит – и это особое, пугающее опьянение. Оно напоминает экстаз вакханок – недаром Август запретил отправление этого культа гражданам Рима. Толпа шумит и кричит, требуя крови. В толпе не остается отдельных людей. Толпа – чумазое многоголовое, многорукое божество, приносящее жертву самой себе, на собственный алтарь.
Глухое рокочущее рычание. От этого звука у меня по спине пробегает озноб. Германцев должны затравить зверьми – в Риме бы для этой цели привезли львов и тигров, волков или леопардов. Но кого припас Вар?
Звук трубы. Амфитеатр ревет в очередной раз, но уже тише. И вдруг – тишина.
Томительное ожидание. Белый песок – арена. Несколько человек в центре. И один воин, стоящий отдельно. Варвар выпрямляется. Бородатый, с изуродованным шрамом лицом.
Тишина длится. Напряжение натягивается в воздухе, как корабельный канат.
– Р-р-р-р, – негромкое, но жуткое.
И никого. Люди в центре арены стоят. Один из них, молодой парень, шатается и падает на колени, пытается подняться… Ему помогает один из смертников.
– Р-р-р-р.
Тишина такая, что слышно, как за стенами амфитеатра проезжает повозка, сворачивает, грохоча осями, куда-то – звук отдаляется.
Пленники ждут.
Я дышу медленно, словно через раз. Сердце стучит бешено, словно в бою. Ожидание становится невыносимым – весь амфитеатр замер, в толпе вскрикивает женский голос, не выдержав напряжения.
– Убейте их! – кричит кто-то. На него шикают.
Опять тишина. Ради таких вот мгновений в Риме живет половина города, если не больше. Я шумно вдыхаю, воздух наполняет грудь, в горле пересохло, как в сирийской пустыне.
Ну же! Когда?! Я не могу больше выносить это ожидание.
В такие моменты чувствуешь себя живым – сто крат, сто тысяч крат.
И вот оно. По лицам людей в центре арены словно проходит волна, искажает, сминает лица и тела… разбивается об утес одинокого воина – но даже он подается, отступает на шаг. Взгляды их направлены на что-то… на собственную смерть.
Еще не видя того, что видят они, я понимаю, что смотрят они в глаза Танатоса – посланца смерти. Ужас накрывает их темной пеленой.
И словно голос посланца подземного мира, выходца из-за Ахерона и Стикса, звучит ужасающее, подобное грому:
– Пускайте их.
Скрежет решетки. Я вижу, как люди на моих глазах умирают с каждым мгновением – с каждым дюймом поднимающейся решетки… черная тень подземного мира поглощает их, наплывает. И только воин стоит отдельно от всех, как утес, готовый встретить каменной грудью удар волн.
Решетка поднята. Тишина. Томительное ожидание.
Из прохода на арену, по белому, огромному в эту секунду пространству песка осторожным кошачьим шагом выскальзывает полосатая тень. Выходит тигр. Вонючая мускулистая кошка. Бежит.
Шкура тигра почти красная, в темных полосах, лоснится и переливается. Мышцы перетекают в мышцы. Он ужасен. Он весь как сгусток ртути. Весь как живая молния, неторопливо бегущая по песку.
Тигр прекрасен. В полной тишине он бесшумно идет по кругу. Затем останавливается, поворачивает широкую усатую морду и оскаливается. Клыки.
43 
