очень нудно 
49 
Считается, что человека с разными глазами выбрали боги – ну, кто-то из богов. Он счастливый.
Я снова вижу, как кровь размазывается по маленькой серебристой фигурке. Жертва богам.
Каким богам, еще бы знать!
Птичка. Воробей, что достался мне от Луция. Что общего у безумного германца и моего старшего брата?
Мертвого брата. Печаль моя светла…
Хотел бы я так сказать. Но стоит мне прикрыть веки, чтобы не видеть этого триклиния, этих лож, на которых возлежат чиновники Вара, этих лавок и стульев, отделанных красной тканью, на которых устроились германские «патриции» – дикари! – как я вижу темное пространство, темный сад со статуями Дианы-охотницы и Марса, убивающего Марсия, заросли акаций и…
* * *
Он стоит ко мне спиной. Белая тога с широкой красной полосой наброшена со всем искусством, складки лежат изящно и красиво, словно высеченные из мрамора, – брат стоит на берегу искусственного пруда. Я знаю, там, в темной воде, плавают красные карпы. Или мурены? Почему-то я не помню, кто там живет. Но это неважно.
Белая тога словно светится в темноте. Лик луны закрыт темным облаком. Мы здесь одни. Я слышу, как стрекочут цикады. Я иду. В последний момент Луций оборачивается. Я вижу его лицо.
Когда вспоминаешь кого-то из близких, трудно увидеть лицо – именно лицом, неподвижное. Это всегда отпечаток движения, эмоций. Луций вспоминается мне именно так – на полуповороте головы, и он улыбается.
Он и в этот раз поворачивает голову и улыбается.
– Брат, – говорит он негромко.
– Брат, – говорю я.
И снова лицо в движении. Он поворачивает голову и смотрит в пруд. Почему-то мне кажется, что не стоит этого делать.
Темная вода. Что там, в глубине? Красные карпы? Или – мурены? Некий Ведий Поллион кормил мурен в своих прудах мясом живых рабов – пока Август ему не запретил.
Почему-то мне кажется, что в этом пруду нет дна. И что Луций заглядывает туда, куда заглядывать не стоит. И что он уже не может оторвать от этого взгляда…
– Брат, – говорю я. – Не надо, не смотри. Луций! – Я хлопаю его ладонью по плечу. Ощущение ткани, твердых мышц под ней.
Он вздрагивает. Медленно, как во сне, поворачивает ко мне голову. И я отшатываюсь в ужасе. Сердце проваливается куда-то вниз. Глаза его разного цвета – один голубой, другой зеленый.
* * *
Я просыпаюсь от испуга. Открываю глаза. Гул полной залы пирующих людей накатывает на меня, как морская волна, – и захлестывает с головой.
Варвары громко кричат. Латынь с отчетливым грубым акцентом кажется незнакомым языком, я не сразу могу разобрать его, а когда разбираю, то отдельные слова никак не вяжутся с остальными. Квинтилий Вар лежит на ложе слева от меня – я почетный гость – и слушает какого-то германца, орущего через стол. Я вижу его раскрытый рот, но смысл речи от меня ускользает.
– …на месте! – заканчивает варвар.
Может, я слишком много выпил?
На щеке германца след какого-то соуса.
Перевожу взгляд вправо. Мне жарко и душно. В триклинии клубится дым от горящих благовоний, ладана – чтобы отгонять комаров, которых тут тысячи. Какой-то наглый, обкурившийся ладаном комар все-таки садится на мое бедро, я прихлопываю его ладонью.
В глубине триклиния извивается под звуки цимбал и кифар нумидийская рабыня. Свет стекает по обнаженному телу, изгибается вместе с ней. Губы ее темные и вырезаны так, словно готовятся к любви с богом. Темные глаза отражают свет лампад.
Танец желания.
На запястьях и на лодыжках рабыни – тонкие браслеты с крошечными колокольчиками. При каждом движении колокольчики легонько звенят…
Пахнет горячими телами и чертовым рыбным гарумом.
Рабыни приносят новые кушанья и уносят старые. Какой-то германец, хохоча, хлопает девушку по едва прикрытой туникой попке. Та отлетает, на глазах выступают слезы – больно, наверное. У варваров руки что лопаты.
Поток воздуха доносит до меня запах напитка из перебродившей пшеницы – «пиво», как называют это варвары. Они пьют в основном его. Вар, как гостеприимный хозяин, заготовил любимые гостями напитки.
Извивы тела. Стекающий по темной блестящей коже желтый свет. Груди ее острые, кажется, что соски твердые, как наконечники копий. Я чувствую желание. Я пьян.
Я перевожу взгляд и вижу Арминия. Это отрезвляет на мгновение. Среди хохочущих варваров, безобразных, как празднующие Сатурналии пьяные рабы, Арминий – это островок спокойствия и достоинства. Я оглядываю нашу, римскую сторону стола… прекрасно! Просто прекрасно. Пьяные красные рожи, громкая речь. Твари.
49 
