очень нудно 
102 
Сейчас я это понимаю, но тогда я не мог даже вообразить, что моим разумом управляют извне. Я погладил золотистые волосы Мери и тихо ответил ей:
– Дорогая, я не могу уйти. Но если хочешь, оставайся со мной. Здесь тебе ничто не угрожает.
– У тебя два дня не было во рту ни крошки пищи и ни капли воды.
– Илона что-то приносила мне в гостиную, – пробормотал я.
Когда это было? Вчера? Позавчера? Я потерял счет дням. Голода я не чувствовал, но пить мне очень хотелось, и я с жадностью посмотрел на принесенный Мери графин.
Она прочла мои мысли. Наклонившись к графину, Мери сняла надетый на пробку стакан и наполнила его.
– Я же знала, что тебе захочется пить, – ласково, точно маленькому упрямому мальчишке, сказала она. – Я принесла чай со сливовицей. Он, наверное, еще теплый. Пей, тебе надо согреться.
Запах крепкого чая вместе с густым ароматом сливовицы приятно щекотал мне ноздри, а звук наполняемого стакана услаждал мой слух. Только теперь я почувствовал болезненную сухость в горле. Рот мой словно набили ватой. Мне было больно даже просто шевелить языком. Я схватил стакан и несколькими глотками осушил его, пролив немного на заросший щетиной подбородок.
– Налить еще? – спросила Мери и, не дожидаясь моего ответа, снова наполнила стакан.
Я с той же жадностью начал пить, однако после второго глотка остановился. Инстинкт подсказал мне: что-то здесь не так. Я поболтал напиток в стакане, принюхался и пристально взглянул на Мери.
Мери. Моя любящая жена. Мой коварный Иуда.
Я проглотил чай, потом провел языком по небу, пытаясь на вкус определить, не подмешано ли чего в этот ароматный напиток. Я ощутил вкус чая, каких-то трав, аромат сливовицы. Но там было что-то еще. Я улавливал совсем слабый, но очень знакомый вкус.
Опийная горечь лауданума!
Я уже был готов обрушить на Мери град упреков. Мне хотелось вдребезги разбить проклятый стакан. Потом я вспомнил недавнее видение. Неужели я решусь оскорбить память близких и их любовь ко мне? Мне стало стыдно. Мери – не злодейка. Пусть она заблуждается, но она любит меня и, как может, пытается уберечь. И потом, она не знает истинной причины, почему я с таким упорством сижу возле гроба Жужанны.
Я поставил недопитый стакан на пол и печально вздохнул:
– Ты меня предала.
Лучик солнца на полу из желто-оранжевого стал красноватым. Он не касался лица Мери, но я и так видел ее решительно развернутые плечи, дерзко поднятый подбородок и горящие глаза.
– Можешь называть это предательством, но я поступила так из любви к тебе. Я хочу спасти тебя и нашего ребенка. Аркадий, прошу тебя, уйдем отсюда.
Слезы застилали мне глаза.
– Не могу, – всхлипнув, сказал я. – Ну как ты не понимаешь?
Мери с трудом поднялась на ноги. В ее голосе помимо решимости я уловил безмерную усталость.
– Нет, я понимаю. Очень хорошо понимаю. Он управляет тобой. Но это скоро кончится.
Больше она не произнесла ни слова и пошла навстречу догорающему закатному солнцу. Мери уходила с видом победительницы. Я разгадал ее нехитрый замысел: дождаться, пока лауданум окутает меня сном, а потом снова сюда вернуться.
После ее ухода я дал волю безудержной ярости. Она так уверена в своих замыслах, что даже не стала скрывать их от меня! Опоить меня лауданумом и силой вытащить отсюда. Наверняка она подговорила кого-то из слуг. А что будет с телом бедной Жужи?
Я встал, схватил графин и не глядя швырнул в темноту склепа, а вслед за ним и стакан. Зазвенели осколки. Я опустился на колени и уперся лбом в холодный мрамор пола. Меня раздирали противоречивые эмоции: с одной стороны, я искренне любил Мери, но с другой – ненавидел ее за трюк с лауданумом.
Пока я стоял в этой нелепой позе, солнце село. Недолгие сумерки сменились кромешным мраком. Лауданум окутал серой пеленой мой разум и притупил чувства. Я изо всех сил старался не заснуть и напрягал слух, стараясь различить звуки, которые доносились извне. Я не сомневался, что теперь, когда стемнело, злоумышленник не замедлит появиться.
Я вновь оказался на границе бодрствования и сна. Я стоял на коленях лицом вниз, упираясь ладонями в пол. И опять невидимые когти вонзились мне в мозг, но на этот раз я не стал сопротивляться, а покорился нахлынувшей боли.
Темнота вокруг меня заполнилась странным мерцанием. Подняв голову, я увидел зеленые дядины глаза. Они пылали, как два изумрудных факела. Я не видел ни его лица, ни фигуры – только глаза. В мозгу отчетливо звучали его слова:
102 
