Нэн Мейден повторила:
— Так мне принести, Энди?
— Нет.
— Но тебе нужно подкрепиться. Ты не выдержишь…
— Нет.
Ханкен посмотрел на Мейдена. Его новый нож никак не тянул на орудие убийства. Но это не избавляло инспектора от необходимости задать вопрос, который — как они оба понимали — должен быть задан. В конце концов, Мейден сам говорил, что во вторник помогал своей дочери собирать вещи в поход. Он сам подарил ей нож и сам же потом заявил о его отсутствии.
— Мистер Мейден, — сказал Ханкен, — где вы находились во вторник вечером?
— Какой чудовищный вопрос, — тихо пробормотала Нэн Мейден.
— Я тоже так думаю, — согласился Ханкен. — Итак, мистер Мейден?
Мейден поднял голову и взглянул в сторону Холла, словно то, что он собирался сказать, нуждалось в неком сопровождающем доказательстве, которое могло обеспечить существование их отеля.
— Во вторник вечером у меня были проблемы с глазами. Я рано поднялся в спальню, поскольку у меня резко сузилось поле зрения. Это меня испугало, и я решил прилечь, надеясь, что отдых избавит меня от этой проблемы.
Резко сузилось поле зрения? Ханкен недоверчиво обдумал его слова. Такое объяснение явно не годилось для стопроцентного алиби.
Мейден, очевидно, прочел мысли Ханкена по выражению лица.
— Это случилось во время ужина, инспектор. Трудно смешивать коктейли и обслуживать клиентов тому, чье поле зрения сужается до размеров пятипенсовой монеты.
— Это правда, — подтвердила Нэн. — Он пошел наверх, в наши комнаты. И прилег отдохнуть в спальне.
— В какое время это произошло?
Жена Мейдена ответила за него:
— Когда в столовую зашел первый из наших постояльцев. Значит, Энди ушел примерно в половине восьмого.
Ханкен взглянул на Мейдена, ожидая, что он подтвердит время. Мейден задумался, словно проводил какой-то сложный мысленный разговор с самим собой.
— И как долго вы оставались в спальне?
— Весь остаток вечера и всю ночь, — сказал Мейден.
— Ваше зрение не улучшилось. Это так?
— Да.
— Вы вызвали врача? На мой взгляд, такое заболевание требует серьезного лечения.
— У Энди уже бывали подобные случаи, — вставила Нэн Мейден. — Но они проходили. Ему требовалось лишь немного отдохнуть. И именно этим он занимался во вторник ночью. Отдыхал, чтобы восстановить зрение.
— Тем не менее, на мой взгляд, такое состояние требует врачебного присмотра. Оно может привести к более серьезному заболеванию. Например, к удару. Вероятность инсульта как-то сразу приходит в голову. Я позвонил бы в «скорую помощь», как только обнаружил первые симптомы.
— Такое не раз бывало прежде. Мы знали, что нужно делать, — пояснила Нэн Мейден.
— И что же? — поинтересовался Ханкен. — Ледяной компресс? Иглоукалывание? Массаж? Полтаблетки аспирина? Что конкретно вы делаете, когда у вашего мужа появляются признаки приближения удара?
— Удар тут ни при чем
— Так значит, вы просто оставили его отдыхать в постели? С половины восьмого вечера и до… Когда, миссис Мейден, вы зашли проведать его?
Старательность, с какой эти двое не смотрели друг на друга, была так же очевидна, как и страх того, что случайная встреча взглядов лишит их защитных сил. Нэн Мейден сказала:
— Естественно, я не бросила Энди на произвол судьбы, инспектор. Я заходила к нему два или три раза в течение вечера.
— И в какое же время?
— Понятия не имею. Вероятно, в девять. А потом еще раз около одиннадцати.
И когда Ханкен посмотрел на Мейдена, Нэн продолжила:
— Энди спрашивать бесполезно. Он спал, а я не стала будить его. Но он лежал в спальне на кровати. И там же провел всю ночь. Я надеюсь, это все, что вы хотели выяснить по данному вопросу, инспектор Ханкен, потому что сама идея… сама мысль…
Ее глаза заблестели, когда она взглянула наконец на мужа. А он смотрел в сторону изгибающегося ущелья, с южного края которого дорога поворачивала на север.
— Надеюсь, это все, что вы хотели выяснить, — просто повторила Нэн, и в ее голосе прозвучало спокойное достоинство.
Но Ханкен решил уточнить еще кое-что.
— Вам известно, чем планировала заниматься ваша дочь, вернувшись в Лондон после каникул в Дербишире?
Мейден посмотрел на него в упор, в то время как его жена отвела глаза.
— Нет, — сказал он. — Я ничего не знаю.