С прибытием Кристиана Луи кухня наполнилась потоком малопонятной французской скороговорки. Шеф-повар бесцеремонно выдворил всех из своего кулинарного царства.
Через четверть часа вернулся Энди Мейден. Его бледность заметно усилилась.
— Как Нэн? — спросил он Джулиана.
— Наверху, — ответил Джулиан. Он попытался прочесть ответ на лице Энди, но ему это не удалось, и он спросил: — Уже известны какие-то подробности?
Вместо ответа Энди направился к лестнице и начал тяжело подниматься по ступенькам. Джулиан последовал за ним.
Но отец Николь решительно прошел мимо супружеской спальни и скрылся в маленькой мансарде, которую он приспособил под свой кабинет, похожий на берлогу. Там он сел за старинный секретер красного дерева с многочисленными верхними ящичками и полочками. Опущенная им крышка секретера превратилась в рабочую поверхность. Из среднего отделения Энди вытащил какой-то свернутый лист бумаги, и в этот момент в комнату вошла Нэн.
Никому не удалось уговорить ее вымыться или переодеться, поэтому руки ее так и остались грязными, а на брюках виднелись темные земляные пятна. Ее волосы были взъерошены, словно она пыталась рвать их на себе.
— Что? — сказала она. — Расскажи мне, Энди. Что случилось?
Развернув свиток, Энди разгладил его на поверхности стола. Верхний край он прижал Библией, а нижний удерживал левой рукой.
— Энди! — вновь повторила Нэн. — Расскажи мне. Ну скажи же что-нибудь!
Энди достал стирательную резинку, бесформенную и потемневшую от сотен подчисток, и склонился над свитком. И только тут Джулиану удалось рассмотреть, что изображено на бумаге.
Там ветвилось генеалогическое древо. Наверху, над датой «1722 год», были напечатаны имена «Мейден» и «Ллевелин». От них шли ветви с именами «Эндрю», «Джозефина», «Марк» и «Филипп». К каждому из них прибавлялись имена супругов, а ниже — их отпрысков. Ветвь Эндрю и Нэнси Мейден продолжалась одной-единственной линией, хотя было оставлено местечко для мужа Николь, а отходящие вниз три маленьких отростка свидетельствовали о надеждах Энди на увеличение числа его потомков. Он прочистил горло. Казалось, он просто изучает разложенную перед ним генеалогию. Но возможно, он собирался с духом. И в следующее мгновение он решительно стер три ответвления, с излишним оптимизмом запасенные для будущего поколения. А после этого вооружился чертежным пером, обмакнул его в чернильницу и начал что-то писать под именем дочери. Нарисовал две аккуратные круглые скобки. Написал букву «у», поставил точку и вывел дату текущего года.
Нэн заплакала.
Джулиану вдруг стало нечем дышать.
— Проломлен череп, — наконец лаконично сказал Энди.
Инспектор Питер Ханкен, мягко выражаясь, не испытал никакого восторга, когда начальник полиции Бакстона сообщил ему, что Нью-Скотленд-Ярд послал к ним оперативную группу для оказания помощи в расследовании смертельных случаев на Колдер-мур. Как уроженец этого горного района, он испытывал врожденное недоверие ко всем чужакам, залетавшим сюда как с южных краев Пеннинских гор, так и из северных холмистых оленьих заповедников. А как старший сын уиксвортского горняка, он обладал антипатией к людям, чья общественная значимость напоминала ему, что он и сам мог бы достичь в жизни больших успехов. Таким образом, двух полицейских из Скотленд-Ярда он поджидал с чувством двойной враждебности.
Одним из них оказался детектив-инспектор Линли, загорелый и ладный молодой мужчина с такими светлыми волосами, словно их только-только обесцветили отбеливателем. Его отличала хорошо развитая, как у гребца, мускулатура и изысканное произношение воспитанника привилегированной школы. Одевался он явно в самых дорогих магазинах, и от него так и несло специфическим душком потомственного аристократа. Ханкен подивился, какого черта его занесло в полицию.
Вторым из приехавших был чернокожий детектив-констебль Уинстон Нката. Не уступая своему начальнику в росте, он обладал скорее изрядной гибкостью, чем мускульной силой. Лицо констебля пересекал длинный шрам, навеявший Ханкену воспоминание о мужских обрядах инициации, производимых с африканскими юнцами. Фактически, если забыть о его произношении, вобравшем в себя акценты обитателей южной части Лондона, где жили уроженцы Африки и Карибских островов, он был похож на туземного воина. А его самоуверенный вид свидетельствовал о том, что он вполне успешно прошел испытание огнем.