очень нудно 
36 
Выскакивает иностранец из петербургского отеля эдак часов в семь и чуть не падает в обморок. Кругом пустынные улицы да закрытые лавки. Сонные дворники подпирают ворота, заспанные городовые зевают во все пасти, а если и мелькнет фигура, то самого непотребного вида. Гость с перепугу проверяет часы – тикают. Быть может, не проснулся и это снится? Щиплет нос – явь. Неужто население сразила хворь? Все проще: Петербург дрыхнет и лениво ворочается с боку на бок. Даже жулики с грабителями изволят отдыхать. В этот счастливый миг чужеземцу открывается вся глубина отечественной лени. И гость возвращается досыпать.
Хотя этим утром не все столичные жители предавались любимому делу. Было таких героев немного, но один точно нашелся. Проснулся он часов в шесть, если не в пять, и больше не сомкнул глаз. Все пытался вспомнить, что же приснилось. Было во сне нечто важное, что не зацепить ни мыслью, ни словами, а только ощутить мучительной занозой в душе. Родион старался подобраться к желанной цели, но все было напрасно. Всплывали какие-то персоны, уродливые и трагические, носились смутные виденья, но главное не давалось. А ведь казалось простым и ясным.
Жертвой бдений стало настроение. Юный чиновник полиции встал в скверном расположении духа. Крепко приложив невинный стул, ругаясь и уже прихрамывая, заковылял в душевую, то есть к большому тазу на кухне. Три ведра ледяной воды прибавили сил. Фыркая, что бодрый конь, Родион зашлепал к шкафу. И обнаружил катастрофу: чистых сорочек больше нет. Вернее, есть – у прачки. Или в саквояже, что остался в участке.
Нас уличат, что для чиновника полиции со стальным сердцем такая слабость неуместна. Подумаешь, несвежая рубашка, когда преступление не раскрыто. Нет, господа, не «подумаешь»! Чистота мысли требовала чистоты костюма. Иначе мнительный Родион никак не мог. Все ему казалось, что… Ну, не будем бесцеремонно совать нос в слабости героев. Они тоже люди.
Облачившись в помятое белье, выуженное из корзины, Ванзаров брезгливо разгладил грудку, торчавшую над жилетом, и натянул пиджак. Делать в этот час было решительно нечего. Мозги отказывались заниматься логической гимнастикой, а тело настоятельно требовало подкрепиться. Но трактир, где привык завтракать, еще не открылся. А в доме шаром покати, даже чаю не напиться. Всегдашнее спасение – заявиться к матушке – теперь недоступно. Лучше голодная смерть, чем женитьба.
Спустившись во двор, Родион испортил утренний сон невинным людям. Дворник, продирая глаза, никак не мог понять, чего от него хотят и о каком письме допрашивают. А домовладелец, разбуженный громким разговором, только печально таращился. Ничего удивительного: дом доходный, то есть почти проходной двор. Кто принес дурацкое послание – выяснить не удалось.
Побродив по сонным окрестностям голодным волком, Ванзаров дождался девяти и отправился в участок. Как по волшебству, створка двери распахнулась сама, обнаружив коллежского регистратора Матько, словно игравшего в швейцара. Накипевшее уже готово было обрушиться на лысоватую голову, но чиновник источал медовую покорность без подвоха: поклонившись чуть не в пояс, пожелал доброго дня, проведал о самочувствии и доложил, что Родиона Георгиевича ожидают с нетерпением.
В приемной случилось страшное: наличный состав чиновников в количестве двух человек выстроился в шеренгу. Рвение было столь велико, что казалось, прикажи молодцам прыгнуть в огонь или прорубь – сиганут не задумываясь. Те же личности, что за спиной обзывали Ванзарова чужаком и выскочкой, устраивали мелкие пакости и совали шпильки, преобразились совершенно. Господа Редер и Кручинский чуть не хором доложили, что ждут приказаний, только свистни. Да что они – сам пристав в нетерпении сучит ножкой. Родиона непременно просили явиться наверх, то есть на второй этаж.
Не успел юный чиновник шаг ступить, к нему бросился сам подполковник, распахнув объятья. Желудь светился таким обожанием, от которого делалось кисло. Усадив дорогого гостя, пристав высказался в том смысле, что всегда считал Ванзарова личностью исторического масштаба и теперь рад доказать это любыми средствами, чего бы это ни стоило. В таком духе Савелий Игнатьевич рассыпался без устали.
Тайна этого чуда не тайна вовсе. Конечно же, полицеймейстер Вендорф любого волшебника переколдует на вверенной ему территории. Как же иначе…
Истощив запасы лести, пристав понизил тон и, дружелюбно подмигнув, поинтересовался, нельзя ли узнать хоть краешек того дела, что поручено Родиону Георгиевичу. Не ради любопытства, а чтобы быть полезным…
36 
