очень нудно 
80 
— Кашу хочешь? — решил я оттянуть неприятности.
— Собачью? Нет, спасибо.
— А что? Я солил. И масла кинул.
— Сам и лопай.
Я взял ложку и стал из кастрюли поглощать остатки каши. Рон чавкал в углу, вылизывая пол.
— Дай попить! — попросила вдруг Ритка.
Я удивился, нашел жестяную кружку и плеснул туда минералки.
— Не могу из металлической, дай стакан.
— Нет стакана.
— Был.
— Разбил.
Ритка открыла свою сумку-баул и вытащила оттуда полиэтиленовый пакет. В пакете лежал… мой стакан, пропавший после визита Питрова. Это был точно он — из школьной столовой, прозрачный, граненый стакан с отбитым, щербатым краем.
— Твой, — сказала Ритка, и, сканируя мои мысли, добавила:
— Упертый из школьной столовой, граненый, с отбитым краем.
Почему-то мне не было охоты признаваться, что это мой стакан.
— Если и мой, то как он у тебя очутился?
Ритка выпила из кружки минералку, и отвела от меня сверлящий взгляд.
— Наш эксперт-криминалист за мной ухлестывает.
— Молодец! — похвалил я эксперта-криминалиста.
— Вечерами он зовет меня в свой кабинет пить чай, покупает дорогие конфеты, хорошие сигареты.
Я кивнул. Шутить у меня отпала охота.
— Вчера вечером, когда мы пили у него чай, я заметила на столе твой стакан. Узнала по отбитому краю и спросила, что за трофей. Он сказал, что Питров из прокуратуры попросил его пальцы сличить с отпечатками на «Макарове», который по делу Грибанова…
Я почувствовал, что желудок мой больше не хочет собачьей каши, и поставил кастрюлю на стол.
— Сличил? — спросил я Ритку голосом, который не мог принадлежать мне.
— Не успел, — по-прежнему не глядя на меня, сказала Ритка. — Стакан я незаметно сперла. Ведь Питров незаконно его у тебя изъял. Украл, можно сказать. А экспертизу попросил по дружбе сделать. Так, для себя.
Я решил не срывать своего облегчения. Меня опять потянуло на шутки.
— Может, ты и «Макаров» от пальчиков протерла?
— Протерла, — кивнула Ритка. — Я, Сазонов, Дроздов, на пенсию через месяц решила уйти. Двадцать лет работы в милиции. Хватит.
Я не знал, что сказать. Я решил помыть кастрюлю из-под каши и налил воды в умывальник.
— Ты мне ничего не хочешь сказать? — неожиданно жалобно спросила Ритка.
— Спасибо, Рит. Понимаешь, меня в эту историю упорно кто-то замешивает. Я разберусь.
Ритка резко встала, наверное, она ждала признаний. А, может, более нежной благодарности? С какой это радости она так печется обо мне, что готова рисковать служебным положением? Я не мог ничего предложить ей взамен. Кроме благодарности. Я снова сказал:
— Спасибо.
Она надела шубу и пошла к двери.
— И еще, — не оборачиваясь, сказала она, — в тот день, когда удрал этот бомж, перед землетрясением, дежурный Луговой сказал, что ты приходил в отделение, ко мне. Но вернулся с порога в машину и больше не возвращался.
— Я уехал. Передумал.
Она кивнула с таким видом, словно давала понять — правды от тебя не дождешься.
— А что у тебя с лицом? — Ритка все не выходила из сарая, хотя я очень на это рассчитывал.
— Мой друг кастрировал кота, — начал я осторожно. — Кот теперь на всех кидается.
— Обычно на всех кидаются кошки, — усмехнулась Ритка.
Жаль, что я не умею обращаться с женщинами. С Риткой всегда было легко, весело и беспроблемно, но в наших отношениях появилась новая нотка, и я не знал, что с этим делать.
— Ты, Дроздов, можешь мне не врать. Тебе же не жениться на мне. Что у тебя с машиной?
Может, поцеловать ей ручку? Можно ли менту целовать ручку?
Я вспотел. И хлебнул минералки прямо из бутылки.
— Автоклуб гонялки в старом аэропорту организовал. Вот, поучаствовал.
— Ой, как неудачно. А у нас, представляешь, ночью к отделению кто-то автобус ритуальный подогнал. Внутри куча оружия, наркотиков, и толпа цыган. Все повинную написали. Говорят, их ОМОН захватил, представляешь? Бред какой-то. — Она опять сверлила меня серыми глазами, и я натянуто рассмеялся.
— Пока, — сказала мне Ритка.
— Пока, — сказал я Ритке.
Может, стоило пригласить ее в кафе, а не пытаться угостить собачьей кашей?
Она ушла, а я взял стакан со стола и раздавил его в руке. Конечно, порезался, но это была ерунда по сравнению с бурей, которая бушевала у меня внутри.
* * *
Церемония награждения состоялась в Доме Культуры, в шесть часов вечера. Мероприятие сопровождалось новогодней мишурой: елкой, Дедом Морозом, и символическими подарками в виде блокнотов и ручек. Народу собралась тьма — учителя и ученики со всех школ города. Номинации предполагались самые разные — от лучшего в городе учителя пения до лучшего завхоза. Победители были известны заранее, и зачем нужна была эта канитель с таинственностью, торжественностью и многозначительностью, я не понимал. «Селедку» припарковал с торца здания, чтобы она не очень мозолила глаза своим трагическим видом. Я хромал, у меня было расцарапано лицо, и перевязана рука. Бинта в сарае не оказалось, и я соорудил повязку из… тонкого белого шарфика, который когда-то забыла у меня Беда. Наверное, вид у меня был не совсем учительский, потому что охранник на входе попросил предъявить документы. Я уже было хотел развернуться и уйти, но положение спасла Дора Гордеевна. Она царственной тучей проплыла мимо в шубе из черной нутрии и, не глядя на меня, сообщила парню в камуфляже, что я не террорист, а преподаватель.
80 
