Последние отзывы

  111  

Мне хотелось отругать Генриха за дурацкую авантюру, но поскольку жребий был уже брошен, я удержалась и заверила мужа, что буду молиться за успех. Прибавить к этому было нечего.

Через две недели Генрих ворвался в мои апартаменты посреди дня. Я занималась вышиванием вместе с Елизаветой, когда деревянная дверь хлопнула по каменной стене, словно выстрел. Я вздрогнула и укололась. Когда я перевела взгляд с окровавленного пальца на мужа, тот улыбался как сумасшедший.

— Мы взяли Кале! — закричал он. — Де Гиз сделал это!

Елизавета взвизгнула и уронила шитье. Я обняла мужа, прижалась лицом к его груди и подумала, что, по крайней мере, он не погибнет на поле боя.

Наступил мир. Филипп Испанский, уязвленный потерей Кале, согласился на переговоры с Генрихом об освобождении Монморанси. Вражде наступил конец.

Когда на этот раз Франсуа де Гиз вернулся домой и опустился на колени перед троном, Генрих сказал, что он может просить все, чего хочет, желание будет удовлетворено «в честь твоей изумительной победы во славу Франции».

К тому времени де Гизу исполнилось тридцать девять лет, столько же, сколько мне и моему мужу. Военные тяготы его состарили. Он почти облысел, на коже остались следы от оспы и шрамы от мечей.

— У меня единственная мечта, — произнес де Гиз звенящим голосом, — увидеть мою племянницу замужем за твоим сыном, прежде чем Господь отнимет у меня жизнь.

— Считай, что это исполнено, — ответил Генрих под радостные возгласы придворных. — Начинайте готовиться к торжеству, ваша милость. Делай все по своему вкусу.

Герцог де Гиз назначил свадьбу на двадцать четвертое апреля.

Сначала встал вопрос о брачном контракте. Шотландский парламент быстро согласился с тем, что Франциск будет королем, а не консортом Шотландии. Получалось, что если Франциск умрет первым, Мария станет королевой Франции. Однако это шло вразрез с салическим законом, запрещавшим женщинам подниматься на французский трон.

Наверное, мне следовало помалкивать и оставить переговоры мужу, но меня возмутила мысль, что Мария получит преимущество перед моими сыновьями. Я подошла к Генриху и в резких тонах напомнила о необходимости сберечь корону для наших наследников. Муж молча и терпеливо меня выслушал, а когда я дала выход своим эмоциям, мягко улыбнулся и взял меня за руку.

— Я не обижу наших сыновей, Катрин. Мария не будет управлять Францией в одиночку.

— Было бы лучше, если бы она совсем ею не управляла! — воскликнула я.

Меня охватило такое волнение, что я почти выдернула руку.

Генрих, разумеется, знал, что мы с Марией недолюбливаем друг друга, и искренне желал это исправить. Однако в тот раз он со мной согласился, и в контракт добавили пункт, что в случае смерти Франциска Мария утратит права на французский престол. Такое условие очень разочаровало де Гизов, но Генрих остался непреклонен.

Утро двадцать четвертого апреля выдалось теплым и солнечным. Мне не удалось отдохнуть, большую часть ночи я утешала плачущего Франциска, который ужасно боялся, что начнет при всех заикаться или упадет в обморок. Утром я сидела подле сонного сына. Веки его страшно распухли, лицо покрылось пятнами. Я приказала подать холодный компресс и осторожно положила его на глаза и щеки Франциска.

К полудню нас всех одели. Мы с Генрихом были в черных нарядах, украшенных тусклым золотом: все для того, чтобы наш сын и Мария ярче сверкали. Остальные дети тоже смотрелись роскошно: тринадцатилетняя Елизавета превратилась в потрясающую юную женщину; на ней было платье из голубого бархата. Генрих подбирал ей жениха из многочисленных претендентов. Младшие дети вели себя так, как полагалось принцам и принцессам. Все мы, за исключением Марии, до поры скрывшейся в алькове, собрались у главного входа во дворец. Дяди невесты выглядели впечатляюще. На кардинале Лотарингском было алое атласное облачение и большой крест, усеянный рубинами. Распорядитель церемонии, герцог де Гиз, с головы до ног сверкал серебром и бриллиантами, словно это он был женихом.

Мой Франциск казался трогательным в своем золотом дублете. Он был почти одного роста со своим восьмилетним братом Карлом. Голова Франциска была слишком велика для тела, а голос еще не ломался. При всем при этом держался он с королевским достоинством. Елизавета нагнулась поцеловать старшего брата в щеку и сказала, что такого красивого мужчину она еще не встречала. Глаза Генриха наполнились слезами, он взял мою руку и крепко сжал.

  111