очень нудно 
44 
На нем был ярко-синий дублет[15] того же оттенка, что и мое платье; перламутровые пуговицы у шеи расстегнуты, короткие волосы растрепаны. Когда гости заметили Ипполито, повисла тишина.
— Прошу прощения у всех присутствующих. — Ипполито поклонился. — И у нашей дорогой хозяйки, донны Лукреции. Я перепутал время.
Он быстро занял место за столом, напротив Сандро и на некотором расстоянии от меня. Снова возникло оживление, а я вернулась к своей тарелке и к французскому послу.
Через пять минут раздался крик. Ипполито вскочил на ноги так порывисто, что опрокинул свой кубок. По столу растеклась алая лужица, однако он не обратил на нее внимания. Его дикий взор остановился на Сандро.
— Сукин сын! — громко произнес он. — Ты отлично знаешь, о чем речь. Почему не скажешь им?
— Сядь, Лито, — отозвался Сандро.
Ипполито обвел рукой гостей.
— Скажи им, Сандро. Объясни, какой ты амбициозный, очень, очень амбициозный, но одновременно и трусливый.
Якопо поднялся и властно приказал:
— Ипполито, сядь.
Тот напрягся, силясь унять охватившую его ненависть.
— Сяду, если Сандро публично откроет правду, — объявил он. — Скажи нам, дорогой кузен. Скажи, на какие вещи ты способен ради того, чтобы погубить меня.
Ипполито перегнулся через стол и схватил Сандро за воротник туники. Зазвенели тарелки и приборы, едва не свалился горящий канделябр.
Дядя Филиппо подбежал к Ипполито и схватил его за локоть.
— Уходи, — велел он.
Ипполито вырвался, оскалив зубы. Мне показалось, что он ударит Филиппо, но гнев его вдруг остыл, и он покинул комнату.
Сандро настороженно смотрел ему вслед. Ужин продолжился, стихший разговор вновь оживился.
После приема и нескольких часов светской беседы я отправилась в свои покои. Жиневра позабыла упаковать кое-что для дяди Филиппо, который уезжал рано утром, и пообещала прийти через час и раздеть меня. В холле специально для меня был зажжен канделябр, поскольку я еще путалась с расположением комнат. Из затемненного алькова возле моей двери появилась фигура и остановилась на свету.
Я тотчас узнала Ипполито. Если бы я не выпила порядочно вина, то, возможно, заметила бы, что глаза у него красные, речь невнятная и с равновесием не все в порядке. Он прижимал руки к сердцу.
— Катерина, — начал он, — хочу извиниться за свое поведение за ужином.
— Не за что передо мной извиняться, — ответила я, — а вот перед донной Лукрецией — другое дело.
Он печально улыбнулся.
— Она смилостивится, только если я всю оставшуюся жизнь буду заглаживать свою вину.
— Почему ты так сердит на Сандро?
Ипполито потянул меня к двери аванзала. Я упиралась. Жиневра могла прийти в любую минуту, и если она увидит меня наедине с молодым человеком — кузен он или нет, неважно, — то посчитает это неприличным.
— Не туда, — воспротивилась я, но Ипполито приложил палец к губам и потащил меня в комнату.
В спальне было темно, но в аванзале на столе горела лампа. Ипполито взял меня за руки. Я не высвободила их, как требовали приличия. От вина и от близости кузена кружилась голова.
— Ты был так сердит, — прошептала я. — Почему?
Он напрягся.
— Сандро, мерзавец, наговаривает на меня всякие гадости его святейшеству. А тот ему благоволит и всему верит.
— Что за гадости?
Ипполито оттопырил губу.
— Сандро убеждает его святейшество, что я пьяница и бабник, что пренебрегаю занятиями… — Он тихо и горько рассмеялся. — Потому и напился, потому и злюсь.
— Но зачем Сандро это нужно?
— Он просто ревнует, — заявил Ипполито. — Он надеется настроить Климента против меня. Хочет править один. — Выражение его лица стало еще мрачнее. — Если он посмеет сказать плохо о тебе, я… — Ипполито крепче сжал мои ладони. — Заточение не ожесточило тебя, Катерина. У тебя то же доброе сердце.
Он замолчал и пристально на меня посмотрел. В его глазах я увидел тот же свет, что и в глазах тети Клариссы, когда она в последний раз поцеловала Леду.
— Потому я тебя и люблю, — добавил Ипполито. — Ты не такая, как он. Ты невероятно умна, но при этом совершенно простодушна. Ты можешь полюбить меня, Катерина?
Он приблизил свое лицо к моему.
— Конечно, — отозвалась я, не зная, как реагировать.
Ипполито прижался своими бедрами к моим. Он был высок, моя голова едва доставала ему до воротника. Он положил руку мне на плечо, потом пробрался пальцами под мой лиф; другой рукой он держал меня за шею.
44 
