очень нудно 
103 
– И не размазывать, а оттирать, – запыхавшись, послушно повторил Глеб.
– Приступай!
Афанасьев снова обмакнул тряпку в ведро и отжал. Холодная вода потекла по рукам.
И зачем он сбежал из сауны? Разве там было плохо? Жарко немножко, но тихо, спокойно и никакой домашней работы. Рано или поздно его все равно нашли и освободили бы. А у Моны Лизы его никто и никогда не найдет.
Планы побега проваливались один за другим. Воеводина из своего дома не выходила ни на минуту. Для торговли на рынке она наняла человека, а в остальном у нее было практически натуральное хозяйство – в магазины она не ходила. Находиться под ее постоянным надсмотром было невыносимо, но как этого избежать, он не знал. Он по-прежнему ходил в огромных рейтузах, завязанных узлом на поясе, тело его покрывали ссадины, замазанные зеленкой и йодом, борода, не имея ухода, начала расти неопрятными клочьями, а маленькое мутное зеркало, висевшее в сенях, когда он мимоходом в него заглядывал, отражало ставшие словно бы выцветшими, диковатые черные глаза.
Мыться ему предлагалось в тазике, за занавеской, поливая себя чуть теплой водой из ковшика, а зубы чистить зубным порошком и щеткой, явно бывшей до этого в долгом употреблении.
Спать Луиза ложилась рядом, но домогаться его пока не пыталась. Она разваливалась на спине, оставляя ему узкое пространство, с которого он поминутно соскальзывал, и громко храпела всю ночь с присвистами и всхлипами.
Стараясь тщательно собирать тряпкой грязь с половиц, Глеб начал мыть пол.
– Молодец! – похвалила его Луиза, потрепала тяжелой рукой по затылку и вышла из комнаты.
Глотая злые слезы, Афанасьев вымыл весь пол.
У двери, возле порога, лежала дохлая двухвостка. Глеб в ужасе от нее отпрянул, но потом взял себя в руки и обмыл половицы вокруг нее, стараясь не задеть мерзкую тварь.
– Это что?! – Дверь открылась, на пороге стояла Луиза и тыкала жирным пальцем в двухвостку.
– Насекомое, – промямлил Глеб. – Оно тут лежало. Я думал, может, нужно...
– Запомни, насекомые мне без надобности, если только они не в виде ювелирных украшений, – нравоучительно сказала Луиза. – Воду в ведре поменять, пол перемыть на пять раз!
Афанасьев вздохнул, взял ведро и потащился на улицу.
* * *
– Заслужил!
Луиза плеснула в тарелку борща.
– Пол помыл, кастрюли надраил, половики вытряс! Лопай!
Глеб в два счета расправился с супом.
– Еще можно? – попросил он.
– Нельзя желудок тяжелой наваристой пищей перегружать. Пойдем, я тебя дрова научу рубить, печку топить, и нитки в клубок сматывать.
– Не хочу нитки, – попробовал слабо протестовать Глеб.
– А кто спрашивает, чего ты, миленький, хочешь?!
До вечера Афанасьев пластался с домашним хозяйством.
Полено, которое он пытался превратить в дрова, подскакивало и било его в лоб. Так продолжалось до тех пор, пока Луиза не встала сзади, не зажала его руками топор и точным ударом не расколола упрямый чурбан. В объятиях Моны Лизы было так тесно и душно, что Глеб приложил все усилия, чтобы второе полено расколоть самому. Потом у него пошло-поехало и вскоре рядом образовалась кучка вполне пригодных к растопке дров.
Печка никак не хотела топиться, занимавшийся огонек тлел, вспыхивал и тут же упрямо гас. Глеб пару раз обжегся, уронил тяжелую кочергу себе на ногу, а под конец выронил загоревшуюся лучину на пол и Луиза долго металась с одеялом, накрывая занявшееся на свежей половой краске пламя.
– Господи, да чему же вас в институтах учат? – ревела она белугой. – Сожжешь ведь! Спалишь на хрен все мое нажитое добро! Ну ничего, я все равно из тебя человека сделаю!!
Как ни странно, сматывать нитки в клубок оказалось легким и приятным занятием. Глеб много раз видел, как бабка распускала старые вязаные вещи, и знакомыми с детства движениями начал мотать пряжу сначала на скомканный комочек газеты, а потом на упругий клубочек. Он даже задремал за этим занятием, пока не пришла Луиза и не ткнула его кулачищем в бок.
– Дрыхнешь? – грубо поинтересовалась она.
– Медитирую, – попробовал отовраться Глеб.
– Меди – что? Ты эти свои городские штучки брось. Сказано – нитки мотать, значит мотай. И глазенки не закрывай, а то пряжа криво пойдет.
– Слушай, а как я к тебе попал? – рискнул Афанасьев задать давно мучивший его вопрос. – У тебя же забор везде и колючая проволока.
103 
