146 
– Ты мне еще жена, мы не разведены. А ты, – он обратился к Татьяне, – клялась мне в вечной любви и называла Ежом. Так что же произошло? Что?! Я чудом остался жив, я вернулся, так почему я уже больше недели живу один?! Я тот же Глеб Афанасьев, нет, конечно же, я другой – я многое пережил, многое понял, на многое посмотрел другими глазами, я... полы научился мыть! Я... – Он замолчал, чувствуя как от унижения кровь отливает от щек.
– Я так рада, что ты немножечко стал другим, Еж, – улыбнувшись, сказала Татьяна. – Я очень рада, что ты стал способен так искренне, так горячо, так правильно и от всего сердца говорить! У тебя есть все шансы стать человеком.
– Что?! – заорал Глеб.
– А я рада, что ты моешь полы, – засмеялась жена. – Это очень важно, когда одинокий мужик может поухаживать за собой.
– Что?! – опять заорал Афанасьев. – Это кто здесь одинокий мужик?! Я не давал тебе развода! Ты обязана вернуться домой! Где ты шляешься?! Где... вы все шляетесь?!!
– Я вернусь, – спокойно сказала Таня, – только для того, чтобы забрать оставшиеся вещи.
Оказывается, они не ловили такси, а ждали вполне определенную машину. К ним подъехал «японец» с разбитым багажником, крышку которого придерживала бельевая веревка. Они, не попрощавшись, сели в эту машину – Татьяна рядом с водителем, жена на заднее сиденье.
За рулем, чуть пригнувшись, очевидно из-за слишком высокого роста, сидел детина с соломенными волосами и пронзительно голубыми глазами. Просто Страшила из сказки «Волшебник изумрудного города».
Страшила поцеловал Татьяну и вопросительно уставился на Глеба: мол, едешь, приятель, с нами или нет?
Афанасьев в бешенстве пнул колесо.
– А что мне говорить твоей маме? – крикнул он Тане. – Что отвечать папаше?! Они звонят каждый день и спрашивают, когда мы их позовем на семейный ужин, чтобы отпраздновать мое новое назначение? Ведь мне устроили эту должность и эту зарплату ради тебя!!
– Я сама поговорю с мамой и папой, – сказала Таня в открытое окно. – Не беспокойся, ни на твоей работе, ни на твоих деньгах мое отсутствие не отразится.
– Я не боюсь. – Афанасьев вздернул вверх подбородок. Трубка погасла, трубки не выносят, когда на них не обращают внимания. Он в раздражении отшвырнул ее в урну.
Это дрянная, дешевая трубка. Теперь он в состоянии купить себе новую, за пару тысяч долларов, а то и дороже, – раз уж на его работе и деньгах отсутствие семейных обедов с главой холдинга не отразится!
Страшила понял, что «приятель» с ними не едет, газанул и с бездарным рывком тронулся с места, скребанув колесом бордюр.
– Суки, – сказал вслед мятому багажнику Афанасьев. – Суки, стервы и дуры! А в комнатах наших, сидят комиссары! – громко запел он, сунул руки в карманы и пошел к метро. – И девочек наших ведут в кабинет!
В метро было много смазливых девиц, которые с интересом поглядывали на Глеба, давая понять, что с удовольствием впрягутся в игру «знакомство на улице». Афанасьев подмигнул одной – мол, не про вашу честь. У него теперь новый статус, скоро будет машина с водителем, а девки в метро – вчерашний день. Он и был-то лакомым кусочком, а теперь и вовсе – деликатес.
Душа просила чего-то необычного, трогательного, благородного. Вот спасаешь людей, а в ответ получаешь визги в чужом кабинете, Страшилу за рулем битого «японца» и жену, собирающуюся вернуться только за вещами.
А он все равно – благородный и добрый, и будет делать хорошие дела.
Остаток дня Афанасьев потратил на то, чтобы выбрать огромный букет в корзине и через фирму, занимающуюся доставкой, отправить его в деревню Огурцово Луизе Воеводиной. В корзинку он засунул еще десять пакетиков с семенами огурцов.
Вечером он пил коньяк на своей кухне и слезы капали на стол от осознания собственной исключительности, и от обиды на то, что его предали самые близкие люди.
* * *
– Таня, Таня, я дозвонился!!
– Куда ты, черт возьми, дозвонился? – пробормотала Татьяна.
Просыпаться категорически не хотелось. Ночь, как водится, была безумная и бессонная, в особенности от того, что они приехали вчера вечером в холостяцкую квартиру Тараса, а не остались в «бабушкиной» комнате.
Здесь они совсем потеряли стыд, потому что за стенкой не было ни Пашки, ни Афанасьевой, ни Сычевой, а на малознакомых соседей им было плевать.
– До твоего отца, Таня! – Он зашел в спальню свежий, причесанный, в джинсах и белой майке.
146 
