очень нудно 
26 
Не успел Орлик послать ночного гостя так виртуозно, как это умели делать только на шарико-подшипниковом заводе, как гость этот оказался на нём верхом. Две огромные лапы прижали Славку к кровати, а жёсткое колено попыталось раздвинуть ему ноги. Минутное оцепенение сменилось у Орлика решением спасать свою честь.
Головой он ударил насильника в челюсть. Удар оказался настолько сильным, что ночной гость обмяк. Пользуясь моментом, Славка решил проделать с ним любимую интернатскую мульку: оттащил в ванную, окунул головой в унитаз и нажал спуск. Под напором холодной воды к гостю вернулось сознание, и он ощутимо дёрнулся. Удерживая его в позе «рака», Славка с удивлением признал в насильнике хоккеиста Архангельского – то ли Глеба, то ли Павла, мама не разберёт.
– Разве я тебя сегодня ещё не бил? – проникновенно спросил его Славка.
– Брль, нет, – булькнул в ответ хоккеист.
– Ну, тогда… – Орлик вытащил его голову из унитаза, дал кулаком в глаз и снова окунул лицом в бурлящий поток воды.
Эх, сиротское детство!
Никакой человечности, никаких хороших манер, а уж тем более – никакого сострадания.
Принцип один: тот, кто обидел тебя, должен быть бит.
Если не ты, то тебя – закон выживания сироты.
Этот хоккеист был намного крупнее Славки, но злости в нём не было ни на грош, а уж тем более, девичьей чести, за которую стоило бы сражаться. Он был мягкотелый и очень ненастороженный, этот Архангельский; наверное, его в детстве вдоволь кормили конфетами, баловали бананами, отмечали на косяке каждый сантиметр его роста, кормили с ложечки, когда он болел ангиной, педагогично объясняли разницу между мальчиками и девочками, и сходили с ума, если он задерживался после уроков.
– Ещё будешь по девкам шастать? – строго спросил его Славка.
– Нет, – пообещал из унитаза не то Павел, не то Глеб. – Предпочту мужскую компанию!
В его голосе было много искренности, а ещё больше – раскаяния.
За это по интернатским законам полагалось, если не прощение, то хотя бы испытательный срок на осознание своих грубых ошибок.
– Ну вот и голову помыли, – удовлетворённо сказал Славка, отпуская Архангельского.
– А заодно и зубы почистили, – оказался не без юмора хоккеист. – Я пошёл?! – осторожно спросил он.
– Иди, – кивнул Славка, но Архангельский не двинулся с места. – Иди, иди, – указал ему Славка на дверь.
– Я пошёл, – заклинило парня.
Славка включил свет и заботливо заглянул хоккеисту в глаза. Зрачки были в норме, цвет лица тоже, симптомов сотрясения мозга Славка не разглядел.
– Я пошёл, – повторил Архангельский и, сняв с крючка полотенце, вытер мокрое лицо и ёжик волос.
– Даже не знаю, чем тебе помочь, – проникся проблемой Славка. – Под зад дать?!
Хоккеист быстро нашёл дорогу к двери, но, открыв её, обернулся.
– Чем занималась? – ударив кулаком воздух, уважительно спросил он. – Самбо?
– Балетом, – усмехнувшись, ответил Орлик. Ему до смерти надоело это ночное приключение.
– Сильное искусство, – покачал головой Архангельский и закрыл за собой дверь. Его шаги, удаляясь, ещё звучали в коридоре, а Славка уже засыпал на прохладных шёлковых простынях, как…
– Женька! Женечка!!
В комнату ворвалась Лидия и прыгнула в постель.
– Что случилось? – отпрянул он неё Славка. – Что ещё стряслось?!
– Горазон, сволочь, летает! – простонала, проплакала, просмеялась она. – Там…
Лидия прижалась к нему всем телом и указала на светлеющую ночь за окном.
– Глаза развязать просит? – вспомнил Орлик.
– Да!
– Нужно и ему балет показать.
– Что?! При чём тут балет?
– Спи. – Славка уложил её на подушку и лёг рядом, размышляя о трудностях женского существования в мужском теле.
Он забылся зыбким сном, и ему то ли снилось, то ли чудилось, что где-то рядом по-деревенски кричит петух. Ему мерещился призрак, но не Горазона, а Марьи Вольфрамовны – директора интерната. Она порхала в воздухе и твердила свою знаменитую фразу, которую повторяла всегда, когда Орлик творил изысканные по своей тупости безобразия:
– Ну, спасибо тебе, Славка! Ну, спасибо тебе, Орлик!
Никогда Славка не мог понять, почему она благодарит его за откровенные гадости, но теперь, в полусне, вдруг сообразил: директриса жалела его, и других сирот жалела, поэтому ругала, будто хвалила:
– Ну, спасибо тебе, Орлик!
– Вам спасибо, Марья Вольфрамовна! – Впервые Славка почувствовал благодарность к нескладной директрисе, променявшей личную жизнь на работу в интернате.
26 
