139 
— Предположим, я вернулся бы в Москву с нашим общим другом, созвал бы пресс-конференцию и объявил его сыном Сталина. Что бы случилось? Могу сказать. Ровным счетом ничего. Меня бы проигнорировали. Высмеяли. Обвинили в фальсификации. А почему? — Он ткнул указательным пальцем в сторону Келсо. — Потому что пресса находится в руках космополитических сил, которые ненавидят Мамонтова и все, за что он борется. А вот если бы доктор Келсо, любимчик космополитов, заявил миру: «Смотрите, я представляю вам сына Сталина», — то это было бы совсем другое дело.
Поэтому сынка пришлось убедить, что надо подождать еще несколько недель, когда к нему явятся другие незнакомцы с клеенчатой тетрадью в руках.
(Это объясняет многое, подумал Келсо: странное ощущение, которое возникло у него в Архангельске, что люди почему-то ждали их появления: коммунистический функционер, Варвара Сафонова и этот лесной житель. «Вы те, кого я поджидал. А я тот, кого вы ищете...»)
— Почему именно я?
— Потому что я вас запомнил. Я помню, как вы вкрадчиво добивались встречи со мной, когда я только вышел из тюрьмы после попытки переворота, помню вашу заносчивость, вашу уверенность в том, что вы и иже с вами победили, а со мной покончено. Эту чепуху, которую вы написали обо мне... Что говорил Сталин? «Высшее наслаждение в жизни — это зорко наметить врага, тщательно все подготовить, беспощадно отомстить, а затем пойти спать». Именно наслаждение. В мире нет ничего слаще.
Зинаида Рапава приехала на Ярославский вокзал за несколько минут до четырех. (Что именно она делала в течение трех часов после ухода из клуба «Робот», власти так и не установили, хотя поступили неподтвержденные свидетельства о том, что женщину, похожую на нее по описаниям, видели на Троекуровском кладбище, где похоронены ее мать и брат.)
Так или иначе, в пять минут пятого она подошла к железнодорожному служащему. Потом он не мог внятно объяснить, почему ее запомнил, учитывая, что в тот день мимо него прошли тысячи людей, — может, из-за темных очков, которые были на ней, несмотря на вечный полумрак под сводчатыми арками железнодорожного вокзала.
Как и все прочие, она хотела узнать, на какой путь прибывает поезд из Архангельска.
Уже собиралась толпа, и молодчики из «Авроры» делали все возможное, чтобы люди соблюдали порядок. Был натянут канат, отгораживающий проход. Для кинооператоров соорудили возвышение. Раздавали флажки — с царским орлом, с серпом и молотом, с эмблемой «Авроры». Зинаида взяла красный флажок, и, может быть, это или ее черная кожаная куртка сделали ее похожей на активистку «Авроры», так или иначе, она заняла выгодную позицию у самого каната, и никто ей ничего не сказал.
Время от времени ее можно было заметить на видеокадрах, снятых еще до прихода поезда, — спокойную, одинокую, выжидающую.
Поезд громыхал мимо пригородных станций. Любопытствующие, вышедшие за покупками, недоумевали, что все это значит. Какой-то человек высоко поднял над головой ребенка, чтобы он помахал рукой, но Мамонтов был слишком поглощен своим рассказом и ни на что другое не обращал внимания.
Он говорил о том, каким образом ему удалось заманить Келсо в Россию, — этим он особенно гордился, то была уловка, достойная самого Иосифа Виссарионовича.
Он сделал так, чтобы подставная компания, которой он владел в Швейцарии, — почтенная семейная фирма, веками эксплуатировавшая рабочих, — связалась с Росархивом и предложила профинансировать симпозиум на тему открытия советских архивов.
Мамонтов самодовольно похлопал себя по колену.
Сначала Росархив не хотел приглашать Келсо — можете себе такое представить! Они считали, что он больше «не пользуется достаточным весом в академических кругах», — но Мамонтов через посредство спонсоров настоял на своем, и вот два месяца спустя Келсо появился в Москве, в оплаченном номере отеля, со всеми оплаченными расходами и, как свинья в дерьме, принялся валяться в нашем прошлом, с чувством собственного превосходства поучая нас, заставляя чувствовать себя виноватыми, хотя единственной причиной его появления на симпозиуме было желание Мамонтова оживить прошлое.
А Папу Рапава? — спросил Келсо. Что он думал об этом плане?
В первый раз Мамонтов нахмурился.
Рапава говорил, что план ему нравится. Так он и сказал. Плюнуть в капиталистическую кастрюльку с супом и смотреть, как они будут его хлебать. «Да хоть сейчас, товарищ полковник». Итак, план Рапаве понравился. Он должен был вечером рассказать доктору Келсо свою историю, на следующий день привезти его в особняк Берии, чтобы вместе выкопать в саду ящик из-под инструментов. Мамонтов позвонил О'Брайену, который обещал наутро появиться со своей камерой в Институте марксизма-ленинизма. Предполагалось, что симпозиум послужит отличной стартовой площадкой. Вот это — история! Должно было начаться настоящее движение масс, и Мамонтов продумал все детали.
139 
