очень нудно 
148 
А.К.: Совершенно верно, и ты меня в свою моцартианскую компанию не тяни, хотя я ее уважаю, но ты меня туда не тяни. Вы там с Васей вполне заслуженно пребываете, а у меня — Трифонов, Бунин, Чехов, Лев Толстой, наконец. Все с авторскими волями, причем сильнейшими.
Е.П.: Ты знаешь, если кто нас сейчас читает, то может сказать: «Ну, уже одурели окончательно: один себя Моцартом величает, другой — Толстым. Раздулись, пузыри!»
А.К.: И еще оба с Аксеновым равняются… Я надеюсь, что это скажет не один какой-нибудь человек, а очень много людей. Благодаря чему тираж этой книги поднимется до невообразимой цифры… Моцартианское у Васи письмо, поэтому его совершенно справедливо уличали в том, что в последних его американских романах полностью отсутствует авторская воля. И скажу я тебе, почему отсутствует. Да потому что Вася стал старый, плюнул на все и окончательно стал писать как хочется, как Бог на душу положит. Когда говорят «пишет как Бог на душу положит» — это на самом деле очень высокая оценка. «Кесарево свечение» — ведь это про что? Это про то, что «пора, мой друг, пора! покоя сердце просит — летят за днями дни, и каждый час уносит частичку бытия, а мы с тобой вдвоем предполагаем жить… и глядь — как раз — умрем»… Пришло Васе в голову или где-то прочитал он, что рожденные кесаревым сечением не знают страха — это есть такая полумистическая чушь, — произвела эта чушь на него впечатление, он так и пишет — как добрый Бог ему на душу положил.
Е.П.: Я тоже хочу показать свою ученость. Тут уместно и другое процитировать: «Когда б вы знали, из какого сора растут стихи, не ведая стыда, как желтый одуванчик у забора, как лопухи и лебеда. Сердитый окрик, дегтя запах свежий, таинственная плесень на стене… И стих уже звучит, задорен, нежен, на радость вам и мне»…
А.К.: Я помню, как при мне один коллега-прозаик упрекнул Васю, что у него в романе «Москва Ква-Ква» уже в пятьдесят втором году успешно функционирует университет на Ленинских горах, а его тогда еще не достроили. Вася с явным раздражением и в то же время как-то так безразлично отвечает ему: «Это не имеет значения». Представляешь? «Не имеет значения!» Для него уже ничего не имело значения, он писал как Бог на душу положит в высшем, а не ущербном смысле этого выражения.
Е.П.: Мы постепенно переходим к двум последним его романам, если числить таковыми «Москву Ква-Ква» и «Редкие земли». Как я понял, ты считаешь эти романы американскими?
А.К.: Да, это американские романы, написанные американским профессором русской литературы. У него были западнические и молодежные «Коллеги» и «Звездный билет», были русские народные сказки типа «Затоваренной бочкотары», что не мешало этим сказкам быть модернистскими. А вот «Ква-Ква», «Редкие земли», «Кесарево свечение», «Сладостный стиль» — это американские романы, но одновременно это романы еще одной категории, которую мы не упоминали — ну, упоминали мельком, — «комсомольские». Ты со мной согласен?
Е.П.: Пока нет. Пока еще не готов к этой твоей богатой мысли. Для меня пока что «Кесарево свечение» и «Новый сладостный стиль» — стопроцентно американские романы, а «Москва Ква-Ква» и «Редкие земли» — стопроцентно комсомольские. Кстати, у нас из обсуждения вылетели «Вольтерьянцы и вольтерьянки», но об этой книге нужно говорить отдельно. Это третья отдельная книга наряду с «Островом Крым» и «Московской сагой».
А.К.: Хорошо. Это космополитические романы, написанные американским профессором русского происхождения — в Америке, Биаррице, Москве, неизвестно где, хоть на Луне — неважно. Важно, что это — не русские романы. Это не «старик Моченкин», это не совсем «Коллеги» или «Пора, мой друг, пора». Это может быть написано, как «Московская сага» — просто, это может быть написано сверхсложно, как «Кесарево свечение», — понимаешь, тут, в этих романах, все слилось. И опыт «Ожога», и Васин опыт профессорства, и его жизни под большевиками, и его жизни вне большевиков. Это — космополитические романы, среди которых выделяется одно отдельное направление — комсомольские романы «Кесарево свечение», «Москва КваКва» и «Редкие земли».
Е.П.: Ты уже несколько раз употребил словосочетание «комсомольские романы». Может, объяснишь, что такое комсомольский роман? В твоем понимании.
А.К.: Я начну издалека. Мне кажется, нас будут упрекать в том, что мы все время говорим про Аксенова как про какую-то икону. На упреки мне уже в высшей степени плевать, однако же не хотелось бы, чтобы эти упреки были справедливыми. Поэтому я отчасти повторюсь: Вася в последние годы своей жизни, в последние, пожалуй что, десятилетия своей жизни, хотя корни этого явления, вероятно, гораздо глубже, — стал сильно обольщаться насчет комсомольцев, выходцев из комсомола, тех, кто стал олигархами, новыми русскими. У него вновь, как в юности, появилась даже некоторая, как это ни странно, комсомольская романтика, над которой он сильно посмеивался в свое время. Дело вот в чем — насчет корней, которые глубже: когда он посмеивался над комсомольской романтикой в шестидесятые, он ведь над ней посмеивался добродушно. «Турусы на колесах», «глупая коза романтика» — это самое добродушное, приятное, милое, что можно было по этому поводу сказать.
148 
