172 
— Устрой так, чтобы ты сидел между Папой и Чезаре, — тихо сказала я. — Тогда тебе понадобится лишь попросить у виночерпия, чтобы ты лично отнес им полные кубки — в знак твоего глубочайшего уважения. — Помолчав, я добавила: — Когда слуги уйдут, я принесу все, что нужно.
Слуги раздражающе долго возились с ужином, но в конце концов они все же удалились. Я прошла в спальню; донна Эсмеральда шила, маленький Родриго спал.
— Мне нужно кое-что взять из шкафа, — прошептала я. Донна Эсмеральда кивнула и вновь склонилась над шитьем. Я открыла свой гардероб.
Открытая дверь заслонила меня от Эсмеральды, так что я без помех отворила потайное отделение в полу гардероба и достала оттуда шкатулку. В ней лежали мои драгоценности, унесенные из дворца Святой Марии, и флакон с кантереллой. Я заблаговременно опустошила маленькую прозрачную склянку, в которой содержалось драгоценное розовое масло из Турции — много лет назад мне подарил его Джофре.
Я взяла рубин и два флакона, потом вернула шкатулку в тайник, бесшумно прикрыла двери гардероба и удалилась. За все это время донна Эсмеральда даже не подняла головы.
Джофре расхаживал по прихожей. Он успел налить себе еще вина и уже выпил большую его часть.
— Тебе надо лучше держать себя в руках, — упрекнула я его, — иначе мы никогда не добьемся успеха.
— Я буду сдерживаться, — пообещал Джофре, запрокинул голову и допил кубок.
Я с сомнением взглянула на него, но промолчала. Вместо этого я вручила ему рубин.
— Это на тот случай, если понадобится кого-нибудь подкупить.
Потом я подошла к масляной лампе и поднесла оба флакона, прозрачный и изумрудный, к огню.
«В должное время», — сказала стрега. Сейчас я была полностью уверена, что это время наконец-то настало.
Зеленый флакон сверкал в свете огня. Я подумала о солнечных бликах, танцующих на водах Неаполитанского залива; я подумала о свободе.
Внутри флакона лежал тусклый, серебристо-голубой порошок. «Прекрасная, прекрасная кантерелла, — мысленно обратилась я к ней. — Кантерелла, спаси меня…»
В тот момент мне вспомнилось, как я убила молодого солдата, напавшего на Феррандино. Тогда я не испытывала ни малейшей вины. Не испытывала я ее и сейчас — лишь холодную, жестокую радость.
Недрогнувшей рукой я открыла сначала первый флакон, потом, действуя как можно осторожнее, флакон с ядом. Джофре заглянул мне через плечо, судорожно охнул и вытянул шею.
— Лучше отойди, — предупредила я. — Вдруг я рассыплю порошок — а я не знаю, можно ли умереть, если вдохнешь его.
Джофре подчинился и лишь молча смотрел, как я пересыпаю порошок из большего флакона в меньший. «Всего несколько крупинок», — сказала Лукреция. Я не стала спрашивать, откуда у нее подобные познания. Я отсыпала Джофре сотни, тысячи смертей — добрую треть флакона; этого хватило бы, чтобы истребить папскую армию.
Потом я закрыла оба флакона и вручила Джофре тот, что поменьше, — теперь он сделался наполовину прозрачным, а наполовину серовато-голубым. Джофре спрятал его в потайной карман за пазухой камзола.
— Почему бы не отдать мне все целиком?
В его голосе промелькнули уязвленные и раздраженные нотки.
— Потому что если нас разоблачат, — ровным тоном отозвалась я, — нам понадобится что-то и для себя.
При этих словах Джофре побледнел, но взял себя в руки и кивнул.
Я спрятала изумрудный флакон в корсаж.
— Я буду постоянно держать его при себе, так что если нас схватят…
Джофре снова кивнул, на этот раз решительно, показывая, что мне нет необходимости договаривать.
Мы дружно посмотрели в сторону балкона, где ждал нас ужин.
— Мне сейчас еда в горло не полезет, — сказал Джофре.
— Мне тоже. Я позову слуг и велю им все унести. — Джофре уже повернулся было уходить, но я поймала его за руку и сказала:
— Я не очень-то верю в Бога. Но я буду молиться за тебя. — Джофре слабо улыбнулся, а потом вдруг привлек меня к себе и поцеловал. Это был не дежурный, привычный поцелуй мужа, давно уже состоящего в браке; так юноша целует женщину, в которую он страстно влюблен.
Я отстранилась, ошеломленная, но не стала высвобождаться из его объятий; во взгляде Джофре я узнала того робкого, виноватого юношу, каким он был в нашу брачную ночь.
— Мне очень жаль, что я часто разочаровывал тебя, Санча, — прошептал он. — Но больше этого не повторится.
На этом мы расстались. Я сдержала свое обещание. Я молилась за него всю эту бессонную ночь, прижав руку к сердцу.
172 
