127 
За что убили княгиню Гизелу? — — напрямик спросила Мадленка. — За то, что она заподозрила обман?
— Сестра-то? — переспросил Доминик с усмешкой. — А ты разве не поняла? Это ты ее убила. Ты, и не отпирайся. Кто разболтал, что Август напал на отряд крестоносцев, а? А про воронов, которые выклевали глаза фон Мейссену? Вот Анджелика и решила отомстить. От самозванки нам все равно надо было отделаться, неровен час, прискачут твои родные из Каменок и узнают, что это не ты. А княгиня была этому дураку Августу самым близким человеком, вот моя несравненная невеста и решила, что если бить, так побольнее. А на тебя все свалить — проще простого, тем более что все видели, как ты тут шныряешь и интересуешься тем, чего знать не должна. Жаль, что Август тебя не убил тогда. Анджелика его вызвала через свою служанку, он пришел, да вот рука у него на тебя не поднялась. Глупец!
Мадленка поморщилась. «Не поднялась», это, пожалуй, не совсем верно сказано. Бил он ее будь здоров, однако не убил. Что ж, и на том ему спасибо.
— А четки откуда взялись?
— Когда разделались с настоятельницей и потом, когда раскидывали курган, Петр строго-настрого запретил что-либо брать, чтобы нельзя было установить связь между нами и преступлением, да во второй раз один умник его не послушался и отдал четки своей подружке. Как Боэмунд отнял их у нее, я не знаю, но, я думаю, — Доминик иронически покосился на притихшую Анджелику, — он не станет стесняться, если ему что-либо нужно.
— Я еще хотела спросить насчет Филибера, — не отставала Мадленка. — Он, конечно, умом не вышел, но что-то мне не верится, что он мог так просто потерять охранную грамоту, от которой зависела его жизнь.
— А она не глупа, а? — спросил Доминик у обеих женщин. — Конечно, моя несравненная невеста разузнала, что он друг человека, к которому она до сих пор неравнодушна, и сделала так, что его грамота исчезла. Она думала, что фон Мейссен привезет за него выкуп и она сможет наконец-то узреть его после долгой разлуки, да не тут-то было — дурак Август опять все испортил. Как и все дураки, он обладает замечательным талантом встревать куда не следует совершенно не вовремя.
Дверь скрипнула, поворачиваясь на петлях.
— Как она верит в свои чары! — продолжал князь, ничего не замечая. Он, видимо, рад был случаю облегчить душу. — Моя прекрасная Анджелика! Она даже послала человека с запиской в Мальборк, когда узнала, что ты там. Представляешь, она потребовала, чтобы во имя их былой любви он убил тебя. Но он этого не сделал, и когда посланец не вернулся, она поняла, что он, скорее всего, постарается отправить тебя домой. После чего она говорит Августу… — Князь резко обернулся. — Ну что, Петр, нашли его? Я уже устал ждать!
— А я устал тебя слушать, — прозвенел голос Августа. — Ты оказался прав: я всегда и везде появляюсь не вовремя.
— Август? — Доминик был ошеломлен. — Ты о чем?
— Я все слышал, дядюшка, — сказал юноша с издевкой. — Магдалена, беги скорее отсюда!
— Август, милый! — Анджелика поднялась с места. — У тебя жар!
— Не двигайся с места, ведьма! — Август махнул в ее сторону мечом. — Магдалена, иди сюда!
— Он обезумел, — печально констатировала Анджелика. — Как жаль!
— Сзади, Август! — взвизгнула Мадленка, но раненый не успел среагировать. Петр из Познани обрушился на него всей массой, и Яворский растянулся на полу. Его меч отлетел в сторону, и Анджелика проворно подобрала его. Петр подтащил Августа к скамье, заломив ему руки, и швырнул его, заставив сесть.
— Это тебе так не пройдет! — крикнул Август. Кровь текла из его шеи, проступая сквозь повязки.
Анджелика пожала плечами и вернулась на свое место рядом со старухой.
— Я думаю, он бросится в колодец в припадке безумия, — заметила она как бы вскользь. — Давно следовало от него избавиться, он только и умеет, что все портить.
У Мадленки озноб прошел по позвоночнику.
— Как тебе будет угодно, — отозвался Доминик и обратился к отцу: — Ну, где же он?
Петр из Познани развел руками.
— Мы не можем его найти. Он как сквозь землю провалился!
Старуха тихо и страшно засмеялась.
— Живой мертвец! О, я чую его. Он близко, близко, близко!
Мадленка приподнялась на месте. Тень выросла позади старухи, тень с самострелом в руках, и эта тень улыбалась. Август поднял голову — и закоченел. Боэмунд фон Мейссен, за которым не было ни двери, ни входа, одна лишь глухая стена, натянул тетиву и выстрелил в Петра.
127 
