очень нудно 
36 
– А что официантки и официанты? Что, если они тарелки носят – так им и убить проще простого?! Детский сад прямо!
Звучавшие со всех сторон голоса, обсуждавшие недавнее происшествие, мешали Лене сосредоточиться. А сосредоточиться нужно было обязательно. Потому что иначе – попадешь в тюрьму по обвинению в убийстве. Никому ведь не объяснишь, что всему виной случайность. А даже если и объяснишь – что толку? За такое в любом случае придется отвечать. Но в тюрьму садиться нельзя! Нельзя ни в коем случае! А на кого оставить собак? Кто будет гулять с ними, кормить, лечить? Волонтеры из приюта и в городских квартирах по пять собак на передержку берут, вольеры переполнены. Всех собак просто усыпят, быстро пристроить такое количество беспородных песиков хотя бы на передержку нереально…
«И потом, эта девчонка сама во всем виновата, – угрюмо думала Лена, стараясь унять бьющую тело дрожь. – Нет, все пропало. Точно, меня заподозрят. Я себя выдам, и…»
– … говорят, ей перерезали горло, – донесся чей-то голос справа. – Чик – и все…
Лена рывком вскочила с дивана и закричала:
– Да что вы такое говорите?! Кому перерезали горло? Никакого горла не было!
* * *
В глубинах океана хорошо.
Правда, немного шумит в ушах, и света, кажется, уже почти нет.
Не важно.
Просто есть океан, глубокий, и можно покачиваться в упругих потоках, отдаваться им целиком и полностью, растворяться в соленой воде.
И…
Сначала появляется звук.
Дребезжащий, противный. Так звонит мобильный телефон.
Мобильный те…
Невозможно, невыносимо!
Как будто бы чья-то безжалостная рука выдергивает из безопасного тихого океана. И весь мир с его болью и уродством обрушивается на бедное тело и одновременно начинает рвать его на части.
Тошнота и головная боль оглушают. Руки, ноги, веки, грудь – да буквально все налито свинцовой тяжестью. Света слишком много, яркого, убивающего.
– Кажется, я вошел в дом, включил свет, сделал пару шагов по прихожей до колонны. Удар. Больше ничего не помню, – прошептал Вадим распухшими губами. Во рту явственно ощущался соленый привкус крови.
С большим трудом оторвав руку от пола, он ощупал голову – затылок был весь липкий, но кости, кажется, целы.
Ах да, мобила все еще разрывается.
На экране телефона высветилось: «Андрей Ермолович».
– Слушай, тут такие дела, мне по башке дали, – не здороваясь, простонал дизайнер. – Я, похоже, отключился. Наверное, квартиру обчистили, я еще не смотрел, что тут к чему. Сейчас оклемаюсь немного и буду милицию вызывать. Обидно только, что я нападавших не рассмотрел. И ведь понимал – что-то не в порядке, раз дверь открыта. Вошел в прихожую, увидел – все шкафы распахнуты, потом сразу удар… Как там моя сестра? Мне, наверное, за руль пока не стоит, тошнит, голова болит. Очень похоже на сотрясение мозга. Ты Танюху можешь ко мне привезти? Андрей! Ты меня слышишь? Ты Таню можешь ко мне привезти?
Вместо ответа в трубке была тишина.
– Наверное, у меня еще и мобила разбилась, – пробормотал Вадим, с трудом приподнимаясь с пола. – Андрей, не слышно меня? Я с другого аппарата сейчас тебя наберу…
Глава 4
Париж, 1953 год, Долорес Гонсалес
– Это тебе. Примерь побыстрее!
Долорес взяла из рук Пабло коробку, открыла ее и невольно улыбнулась.
Любимый, как всегда, шутит. Испытывает терпение, проверяет на прочность.
Платье, которое он принес, ужасно. Должно быть, нелепое одеяние куплено на блошином рынке за пару франков, а до этого многие годы пылилось в сундуке какой-нибудь чопорной монашки.
Длинное, выгоревше-черное, унылое, широкое – примерять такое платье не хочется совершенно.
Но это же Пабло… С ним проще согласиться, чем спорить! Если любовник начнет ворчать – то это надолго. К тому же Пикассо часто делает какие-то дурацкие выводы после не менее дурацких розыгрышей. Однажды он подарил своей доброй знакомой отвратительное ожерелье из грубых кусочков черной керамики. Она, разумеется, не стала носить такое дешевое нелепое украшение. И Пабло отказал ей от дома, заявив, что женщина ищет от общения с ним только выгоды. И что если бы она на самом деле принимала его самого и его картины – то ценила бы любой подарок. Никто из друзей не решился защищать бедняжку перед Пикассо, в тот день Пабло был зол до невозможности. Но за спиной художника все только и говорили о том, что Пикассо не прав и с годами становится все более злым, сумасбродным и невыносимым.
36 
