очень нудно 
47 
– Хорошо.
– Ты знаешь, как его зовут?
– Да, у меня записано: Владимир Иванович Кошелев.
– Может, ты меня поцелуешь? – вдруг прошептала, краснея, Наташа и, отставив поднос подальше от себя, похлопала ладонью по одеялу, приглашая Василия поближе к себе. – Не знаю, было у нас что или нет, но ты мне так нравишься…
Китаев зажмурился, а когда открыл глаза, Наташа с аппетитом ела кашу, запивая ее кофе.
– Ты мне сейчас ничего не говорила?
– Говорила… Я спросила у тебя про соседа, а что?
– А поцеловать не просила?
– Я-а?! – Наташа чуть не захлебнулась кофе. – С чего это?
– Ты еще сказала, что я нравлюсь тебе.
– Может, и нравишься, но это еще ни о чем не говорит…
Василий взглянул на окно, залитое дождем, на серый городской пейзаж и, подумав о том, что слишком уж много мрачных тонов для одного утра, бросился на кровать, на Наташу, сбив поднос и схватившись руками за теплую и мягкую ткань голубой пижамы, распахнул ее… Он увидел нежно-розовое тело, малиновые соски, бледную шею, и сразу же все вокруг заиграло теплыми тонами… Ласковые руки обвили его шею, и он почувствовал молочный запах каши… Жизнь продолжалась…
Спустя время он, остывая от объятий Наташи и чувствуя легкую и приятную дрожь в коленях, сидел в чистенькой и уютной гостиной соседа покойного Маркова, которого звали Владимиром Ивановичем Кошелевым, и задавал ему вопросы.
– Когда вы видели в последний раз вашу соседку, Ларису?
Владимир Иванович, крупный полноватый мужчина лет шестидесяти в добротном спортивном костюме и почти новых дорогих домашних туфлях, суетился, сервируя журнальный столик: маринованные огурчики, нарезанный тонкими ломтиками сыр, хлеб, запотевшая бутылка водки, рюмки, вилки, белые тарелочки с золотым ободком… На крупном носу его поблескивали очки, толстые губы улыбались. Бегающий взгляд и розовые трясущиеся щеки выдавали в нем закоренелого онаниста.
– Знаете, Василий, не могу сказать точно, но в день смерти Юлия вроде бы не видел… А так видел довольно часто, по-соседски улыбался ей, спрашивал ее о каких-то пустяках, помогал иногда донести сумки до двери…
– Какая она, эта женщина, о которой я уже так много слышал?
– Сказать красивая – ничего не сказать. Она была очень хороша, эта женщина, мила, приветлива, у нее была такая улыбка…
– Вы говорите «была»…
– Понимаете, Лариса в моем представлении была человеком адекватным, нормальным, и за ней, насколько мне известно, не водилось никаких, как сейчас говорят, загибонов… Она отлично знала, что такое хорошо и что такое плохо… Ну не могла она взять и исчезнуть, раствориться, не давая о себе знать… Я в том смысле, что если бы она была жива, то непременно объявилась бы, в крайнем случае позвонила бы мне или кому-нибудь еще… Понимаете, они с Юлием хорошо жили, они любили друг друга, между ними были очень нежные отношения. Конечно, для тех, кто не видел, как они воркуют друг с другом (а я-то имел счастье видеть!), их поведение могло бы показаться странным. Ведь они вдвоем никуда не ходили, он словно оберегал ее от посягательств других мужчин. Полагаю, он был очень ревнив. А она, Лора, и не бунтовала, и как будто не тяготилась этим…
– Она что, вообще не выходила из дома?
– Как же, выходила. В магазин, на рынок, я же говорю, что помогал ей сумки нести… Она была женщиной домовитой, хозяйственной… У них дома всегда было чисто, приятно зайти… Она и готовила хорошо, и Юлик выглядел ухоженным. Понимаете, они жили друг для друга, и им никто не был нужен…
– А вы не видели рядом с Ларисой никакого мужчину? Вдруг она встретила своего бывшего мужа или родственника…
– Нет, я никогда не видел ее с другим мужчиной.
– Но куда она могла деться? Она же взяла вещи, причем тщательно собиралась, словно бы никуда не торопилась…
– Я думал об этом. Мне и Наташа тоже говорила, мы с ней как-то тут беседовали… Может, они с Юликом собирались куда-то вместе? Он говорил что-то про Египет, что мечтает… Но у него не было денег, это я точно знаю, потому что он у меня не так давно занимал две тысячи рублей… Он работал, много работал, вы же понимаете, чтобы содержать женщину, нужны средства… А много ли мог получать он в своем магазине? Сущие копейки. Поэтому, когда они были на мели, он иногда одалживал у меня небольшие суммы. И страшно смущался при этом. Но все равно, тот стыд, что он испытывал передо мной, своим соседом и приятелем, был пустяком по сравнению с тем стыдом, который он мог бы испытывать от безденежья перед своей женой… Мы отлично понимали друг друга, и я всегда был рад помочь ему.
47 
