161 
— Этот поезд идёт через три пространства, — медленно проговорил Янка. — А может быть, и больше… И всегда в одну сторону… Да, это кольцо.
— Разве он не идёт обратно, когда приходит на станцию Мост? — спросил Гелька.
Янка помотал головой.
— Нет станции Мост. Никто её не видел.
— Есть, — важно сказал Васька. — Только она растянута по всему кольцу. Вся рельсовая дорога — это станция Мост. Дело не в поезде, а в самом рельсовом пути. Он и есть кольцо.
— Значит, что? — Янка-Денёк выпрямился по-боевому. И Гельке показалось, что где-то заиграла музыка «Восстание». — Будем рвать рельсы?
— Где? — спросил Гелька.
Васька сказал:
— Станция растянута, по Мост всё-таки есть.
— Ой… — прошептал Листик-Огонёк. — Это, значит, тот, где свалка?
2
Первый раз они увидели Мост в августе. Был вечер с яркой круглой луной. Пришло уже время отправляться домой — до этого они долго лазили среди старых автомашин, сломанных холодильников, стереовизоров, ржавых труб и батарей отопления. Нашли много интересных непонятных штук и разных деталей для Васьки, который ещё не был готов. Листик сильно расцарапал руку, и Гелька сказал, что надо зайти к старухам: промыть и перевязать. Они, конечно, будут ворчать, но ничего не поделаешь.
Старухи жили в жестяных кибитках на краю свалки. Жили тесно, в пыли и ржавчине, поэтому их, наверно, и звали ржавыми ведьмами. А может, и потому, что они вправду были немного колдуньи.
Высокая седая ведьма с замотанным горлом — Эльвира Галактионовна — в самом деле заворчала на ребят. Но ворчала недолго. Смазала чем-то холодным и шипучим царапины Листика, и они тут же затянулись. Потом она сердито сунула Листику, Янке и Гельке по горсти слипшихся леденцов и прохрипела:
— Теперь, молодые люди, гуляйте-ка домой. У нас тута свои дела, неча на наши старушечьи забавы глядеть. Полнолуние нонче, бабки танцевать будут, так что оревуар…
— Спасибо, до свиданья, — по очереди сказали все трое. Но когда вышли из ведьминого жилища, Гелька прошептал:
— Посмотрим?
Они ещё никогда не видели, как танцуют ржавые ведьмы, только слышали об этом от робота Ерёмы, Васькиного отца.
Прячась за грудами лома, они пробрались к «танцевальной площадке». Это был пустырь на южном краю свалки. Он зарос татарником и белоцветом. Там и тут среди сорняков торчали бочки из-под смазки и бензина.
Ребята притаились. Ведьмы ковыляли к бочкам. Подолы широких цыганских юбок цеплялись за татарник и белоцвет. Под луной тускло искрились пластмассовые бусы. Ведьм было шестеро. Каждая, подойдя к бочке, замирала, странно вытягивалась, потом, будто её подбрасывали снизу, подлетала и вскакивала на круглое железное дно. Бочка отвечала гулким ударом.
— Что это они? — прошептал маленький Листик. Он был на свалке первый раз и немного боялся.
Гелька тихо ответил:
— Не бойся… Ничего такого, они же ведьмы.
…Никто не знал, откуда ржавые ведьмы взялись и зачем живут на свете. Ходили слухи, что давным-давно на месте свалки был цыганский табор и старухи остались здесь с тех незапамятных времён. Была также сказка, что когда-то свалкой правил, как король, тощий ржавый старик — то ли колдун, то ли сумасшедший. Он говорил, что со временем весь мир превратится в свалку ржавого железа и ему, старику, придёт пора править этим миром. А ведьмы станут ржавыми придворными дамами… Рассказы эти, скорее всего, были сплошные фантазии…
«А может быть, старик был из тех?» — подумал Гелька, прячась за мятой автомобильной дверцей. Ему тоже стало жутковато. Но тут же он вспомнил, что старухи никогда не делали зла мальчишкам (если не считать ворчанья)…
Старухи замерли на бочках. На фоне лунного неба они казались статуями из заброшенного парка. Вдруг одна ударила каблуком. Ей ответила другая. За ними топнули сразу несколько. Ещё, ещё… Удары каблуков по гудящему железу перешли в рассыпчатый грохот, но тут же в грохоте пробился чёткий ритм. Рубленая мелодия какого-то быстрого и дерзкого танца. Ведьмы запрокидывали разлохмаченные головы, угловато выбрасывали руки, ломались в талии, юбки метались вокруг них, а железный ритм гремел над пустырём…
— Во рубят, — прошептал Янка. — На три четверти…
Танец ржавых ведьм гулко стучал, рокотал и рассыпался под зелёным лунным небом. Постепенно он стал казаться не таким громким. Зато узор его ритма сделался сложнее, красивее. Сквозь гулкие удары пробивалась россыпь мелких тактов, они переплетались, обгоняя друг друга… Потом в танец проник посторонний, пришедший издалека гул.
161 
