69 
Понятное дело, что я была ошеломлена, даже поражена! Меньше всего я надеялась услышать нечто подобное. Однако я посчитала, что мне повезло, раз у нее есть знакомые, понимающие толк в живописи и обладающие определенными связями в художнических кругах.
– И что? Вы хотите сказать, что картина с этой девочкой, дочкой Мане, считающаяся потерянной, за которую страховая компания также выплатила кругленькую сумму в свое время, находится в Москве, и тот человек, что держит ее у себя, наверняка изготовил ее копию? И что же? Я пока еще не улавливаю, в чем тут выгода для меня от этой информации. Вы можете назвать мне имя этого человека, мы выйдем на него, допустим, и заставим его отдать нам картину. Вернем ее владельцу или доложим об этой находке страховой компании, и нам выплатят причитающееся нам вознаграждение? Но это же смешно!
– В вашей интерпретации это действительно звучит смешно… Конечно же, мне неизвестно имя этого человека. Но вы, со своими связями и талантом общения, могли бы найти этого студента, копирующего работы Ренуара, а уже через него выйти на его заказчика или покровителя, называйте, как хотите…
– Да ничего я не хочу! Вы знаете, сколько в одной Москве художников, копирующих произведения Ренуара?! Да это же сейчас целая индустрия!
– Но, может, все-таки, кто-нибудь специализируется именно и только на Ренуаре? – неуверенным голосом предположила я. – Как вы думаете?
– Понятия не имею… Знаю только, что один англичанин, бывший учитель рисования, Джон Майатт, свободно копировал Веласкеса, Ван Гога, Николсона, Моне, а также Ренуара. Это подтверждает тот факт, что мастер, прекрасно владеющий талантом копирования, не останавливается на работах одного художника: ему удается приспособиться к стилям и других гениев.
– Скажите, Лариса, вам откуда-то было известно, с какой целью я собиралась с вами увидеться? Откуда такое знание материала?
Когда она упомянула о продаже коллекции Нортмана дому Сотбис, я сочла, что Лариса действительно совершенно случайно запомнила эту историю, рассказанную ей каким-то ее знакомым. Но когда она заговорила о Джоне Майатте, мне стало и вовсе не по себе. Я даже с ужасом допустила мысль о том, что перед нашим свиданием она успела поговорить с Володей и выяснить у него все, что касалось нашей с ней встречи, то есть у нее были время и возможность к ней подготовиться!
– Знаете, многие люди задают мне подобные вопросы. Но я уже объяснила вам – у меня просто прекрасная память, понимаете? Можно сказать, великолепная! Не знаю, хорошо это или нет, но в моей голове копится огромное количество ненужной на первый взгляд информации, и, к счастью, в нужный момент она всплывает…
Сказать, что я была потрясена, – значит, ничего не сказать. Я была просто сбита с толку!
– Так что же требуется от меня? – Лариса улыбнулась, показывая потрясающей белизны и красоты зубы. Мне показалось даже в какой-то момент, что они у нее словно бы вытянулись, стали длиннее и заострились, будто она на моих глазах превращалась в хищницу, готовую разорвать меня! Оставалось только лязгнуть ими, сверкнуть искрами в глазах!
– Найдите мне мастера-копировальщика, а через него попробуем выйти на владельца картины. После этого можно спокойно требовать от Нортона свои проценты… – проговорила я вяло, вдруг с ужасом осознав, как же смешно я выгляжу перед этой преуспевающей молодой дамочкой, с ее зубами по три тысячи евро за каждый. Она смотрела на меня уже с нескрываемой иронией, и, казалось, еще мгновение – и она расхохочется мне в лицо! Вероятно, моя история в ее глазах выглядела нелепой с самого начала.
– Послушайте, Полина, может, хватит вам валять дурака, и стоит просто поговорить со мной по-человечески? Не сочиняя на ходу идиотские истории о каких-то там несуществующих ренуаровских портретах?
Я почувствовала, что краснею. Щеки мои просто запылали.
– Давайте начистоту. Итак! Вы бросили своего мужа, чудесного человека, который за вас готов идти хоть на плаху. Вы предпочли ему свободный полет, свободное, так сказать, творчество. Что ж, это ваш выбор, и мы должны его уважать. Однако Володя не может забыть вас, он страдает, и это просто бросается в глаза. Он не может нормально жить, работать, отдыхать… Да он почти ничего не ест с тех пор, как вы бросили его!
Кровь пульсировала в моих висках, даже в уголках рта. Я сидела и слушала, понимая, что своим приходом, возможно, подписываю Володе приговор.
69 
