очень нудно 
201 
— Вечером. Да, на скором поезде… Красное седло, кажется…
Максимыч пошуршал чем-то:
— Вот листок, где мы писали… Этот скорый всегда с третьей платформы отходит?
— Откуда знать? Сегодня — в Петерсбурх, завтра — в Мюнхен. Да, Павелу Ивановичу — приветы!
— Спасибо. И братской Баварии — привет! Рад был знакомству.
— И вам спасибо… за всё хорошего… много узнал, что не знал… Удачной удачи вам! Чтоб конь всегда валялся!
Он отключился.
Я прилёг, тянуло заснуть, но надо было писать дневник, и я, пересилив себя, около часа записывал всё, что было, но потом всё-таки уплыл в никуда, и качался в тёмном прибое сна, и кто-то что-то настойчиво требовал у меня, а мне очень не хотелось это что-то отдавать — самому очень нужно было…
Просыпаясь, я ждал, что в темноте появится Алка, но она не входила, а за дверью слышались голоса, различить что-нибудь я не мог, засыпал и обнимал вместо Алки упругую и сладко пахнущую подушку. И всё казалось таким родным и близким, как будто я прожил всю мою жизнь здесь, в этом доме, среди этих отзывчивых и простых людей!
И когда папа в конце неизбежной «беседы» спросит меня: «Ну, как тебе русские? Какой народ? Пьют водку? “Наздровье”?» — я отвечу: «Добрый, душевный народ, но несчастлив, разорен, заброшен, обобран, потому и пьет, а что еще делать?» Но я уверен, что меня будет тянуть сюда, где люди веселы, беспечны и неподдельны, живут одним днем, ничего хорошего не ожидая от завтра и мало что помня из вчерашнего, потому что голова болит и пива нету, где заботливые губы могут вмиг вознести на небеса и дать излиться белым дождём на всё сущее… снующее… сующее… где можно отлично выспаться в ванне без воды, где от водки распирает вены и душа бредёт по ним, и бродит, и бредит… и бередит соски счастья, которыми человек держится за всё это сущее снующее, присосан к нему, как теленок — к вымени…
Очнулся я от крика Алки:
— Фредя, вставай, за тобой приехали. На вокзал пора!
Она стояла у окна и показывала на улицу, где в свете фонаря можно было разглядеть милицейскую «по-пугайку»: из одного окна выглядывал сержант Пьянчужников, из другого — полковник, который, улыбаясь, показывал на часы: «Время! Пора!»
— Присядем на дорожку! — сказала сестра, когда я вышел из ванной, наскоро приведя себя в порядок.
Обе женщины присели, где стояли. Сел и я, хотя не понял, зачем садиться, когда надо идти. Как будто отвечая на это, Алка посоветовала:
— Проверь — паспорт, деньги, билет — всё взял?
Да, деньги!.. Я достал 500-евровую, протянул её Алке:
— Дорогая Алка, тебе надо «пи-си», контактовать… Вот, купи ноутбук!
— Ой, да я не умею! — сконфузилась она, но сестра подтолкнула её:
— Бери, дурочка, человек правильно говорит — сейчас без компьютера никак, даже в тюрьму не попадёшь…
Алка взяла, спрятала куда-то за пояс:
— Ладно, спасибо, я Стояна попрошу, он научит… На работе целый день в игры играет…
— Если б только на работе! — вздохнула сестра, а мне упоминание Стояна, чистый пень-пеньской, очень не понравилось, но я одёрнулся тем, что напомнил себе, чем Алка вообще на жизнь зарабатывает: одним стояном больше — одним меньше, какая разница? Оба хуже… Но нет, это неправильно, надо думать по-новому!.. «Засунь банал в анал! Надо постигать новые реальности, думать по-новому!» — говорил Виталик, когда мы обсуждали с ним будущее, но я, лохерлуз, не могу думать по-другому.
Алка подняла на меня шалавые зелёнистые глаза, поцеловала в щёку:
— Спасибо, родной! До встречи! Удачи! Чмоки-чмоки!
— Тебе тоже так! Чмук!
И я, подавив ком в горле и подхватив сумку, ушёл из квартиры, сказав Алке, чтобы она меня не провожала и не спускалась во двор, но она вышла на лестничную площадку и так ласково прижалась ко мне всем телом, что ток прошелся по ногам и ударил в голову, замкнувшись где-то глубоко в душе, затаясь навсегда.
В машине я сел сзади, к двум бумажным пакетам, набитым баночками, свёрточками и бутылками. Полковник, видя, что я их осматриваю, заверил:
— Всё, что нужно, у нас есть. До Питера от голодной смерти не умрём, а там запас пополним. Ну, где обновы? Вы, я вижу, опять в дурацких пантофелях?.. Вас ист дас? Дас ист квас?
Я показал на брюки:
— Вот, новые, а куртка эта крутая, путиновая…
Вдруг зачесался язык рассказать ему о драке в скверике, но я пересилил себя и не дал открыться течи речи… Молчание — золото, потому покойники — самые надёжные собеседники… труп — в гроб, гроб — в граб — отдохни, зацени и не переживай!
201 
