Последние отзывы

  54  

Летом 1990-го года Фолькер одолжил мне на месяц свой голубой «гольф», чтобы я съездил на новый Восток и посмотрел, что там происходит. В ГДР, тогда еще не объединенной с ФРГ, функционировал кабинет де Мезьера:^[199] это правительство пыталось оценить ущерб, нанесенный гражданам страны за шестьдесят лет диктатуры, уже после гитлеровского рейха, и разрабатывало уникальную программу упразднения собственного государства. За круглыми столами противники прежнего режима — пасторы и чиновники, в одночасье осознавшие тупиковость социалистического пути развития, — дискутировали о том, как построить свободное и справедливое общество. Обсуждалась — правда, недолго — и возможность дальнейшего существования Германской Демократической Республики как демократичного в своей основе, пацифистского, «параллельного» ФРГ немецкого государства. Поборники этой идеи говорили, что необходимо сохранить для будущего гэдээровскую систему обеспечения населения яслями и детскими садами, а также многократно ссылались на будто бы характерную для восточных немцев «человеческую солидарность». По их словам, восточные немцы не хотели подчиниться концернам, этой сжатой в кулак экономической силе, мнимому или действительному «всезнайству» Запада. Но оттуда, с Запада, уже двигались на Восток колонны грузовиков с южными фруктами, унитазами и краской для стен. И потом, каким образом обанкротившийся Восток мог бы самостоятельно прийти к процветанию? Историко-психологический базис для существования двух немецких государств с пограничными шлагбаумами и разными денежными системами исчез. ГДР причалила к западному миру, а западный мир со всей своей мощью обрушился на палубу рабоче-крестьянского государства. Ради давно назревшего выравнивания условий жизни начались крупнейшие в истории инвестиции денежных средств. Но то, что на самом деле происходило за зашторенными иллюминаторами тонущей страны, оставалось незримым для внешнего наблюдателя. Подлинные биографии чиновников ретушировались, «младший брат» оказался осведомителем, работающим на диктаторскую СЕПГ, которая просто поменяла название;^[200] жители Восточной Германии прочитывали горы юридических справочников с Запада, заказывали билеты на первые заграничные поездки — в Больцано;^[201] их дети получили новые школьные учебники, в которых рассказывалось уже не только о восстании рабов под предводительством Спартака, но и, скажем, о мирном правлении императора Августа. Газетные репортеры учились высказывать собственное мнение; семьи навещали своих западных родственников — из Раштатта^[202] или других городов. Жизнь теперь могла бы постепенно наладиться. Но уже нависла над всей Восточной Германией угроза безработицы: ибо кто, в какой бы части страны он ни находился, захотел бы и дальше пить «прикколу» из Ростока? Все работники народных предприятий боялись, что в новой экономической системе с ними будут обращаться как с неопытными новичками.

К своему облегчению я заметил, что области исчезающего государства почти никогда не причисляются к «Средней Германии».^[203] Их называют как целое, «Восточной Германией», а последняя — после завершения ужасного периода расширения немецкого господства во время Второй мировой войны — определенно заканчивается на линии Одер-Нейсе. Только процесс объединения Европы сделает нынешние границы фактом вчерашнего дня.

Ребенком я часто ездил в ГДР, но все, что я открывал для себя теперь, колеся по стране на «гольфе» Фолькера, казалось новым и будоражило. Едва ли мне еще когда-нибудь доведется видеть такое: государство в стадии развоплощения.

Благодаря амортизаторам я не очень страдал от выбоин на булыжной мостовой главной улицы Кётена. На здешних дорогах, еще недавно почти пустых, вдруг образовался сплошной затор, невиданное скопление грузовиков. «Вартбурги» народной полиции испуганно жались к обочинам и не могли держать под контролем обезумевший транспортный поток. Поблизости от казарм, опять же у края дороги, стояли советские солдаты. Недавние оккупанты махали проезжающим машинам, выпрашивая деньги и сигареты. В лесу я увидел молодого русского солдата, который — хотя была середина лета — складывал в кучу хворост. Похоже, он собирался разжечь в сухом лесу костер. Бежал ли он из своей части? Сошел ли с ума, или в самом деле намеревался устроить большой пожар? Когда я вылез из машины и, петляя меж соснами, с испуганно-дружелюбным видом направился к нему, этот семнадцати- или восемнадцатилетний парнишка застыл как вкопанный, с охапкой хвороста в руках. Полилась русская речь — он, наверное, оправдывался, но, жестикулируя, размахивал спичкой. Одичавший красноармеец казался таким потерянным, что хотелось взять его под защиту. Но как? Он развернулся, побежал и скрылся в подлеске…

  54